– Когда-то тебя называли мудрым, Торл, сейчас я вижу, что ты изрядно мудрость подрастратил… Как думаешь, если я попробую всего лишь отщепить от Камня кусочки, чтобы создать новые медальоны, что почувствуют другие архимаги?.. Правильно, они почувствуют, что от их власти в этом мире, как и от моей собственной, кто-то украл кусочек… – Торл попробовал что-то сказать, но Джарсин уже не склонна была с ним спорить. Она закричала так, что эхо ее голоса раскатилось по всем этим нескончаемым подземельям: – Молчать, Торл! – Она взяла себя в руки. Добавила спокойнее: – Молчать. И слушать. Когда они это почувствуют, как ты полагаешь, задумаются ли они над тем, зачем мне понадобились эти кусочки? Правильно, они, скорее всего, дойдут до правды, поймут истинное положение дел. А если они подумают еще чуть, тогда сообразят, что я задумала. И не сочтут ли они после этого, что пора сбросить мою власть над ними и самим воссоздать новый Камень?

Тяжкое молчание было ей ответом. Джарсин знала, что действует правильно, просто потому, что знала это наверняка и была в себе уверена. Поэтому она закончила просто:

– Ванда, забирай медальоны, отнеси их в лабораторию. Там мы проверим, насколько они сохранили свою силу. – Она повернулась к Торлу, который стоял и дрожал, по крайней мере ноги у него под длинной, расшитой серебряными звездами хламидой ходили ходуном. – Ты, старик, провинился, поэтому закроешь сокровищницу, сегодня мне тут больше ничего не нужно… Один закроешь, хотя бы на это ушел весь остаток твоей жизни. Потом принесешь ключи Хранце.

И вдруг Торл снова раскрыл рот. Он сказал:

– Я думаю лишь о твоей пользе, Госпожа. – Она чуть не сожгла его взглядом, который горел, как камни в медальонах, медленным, горючим пламенем, только один глаз у нее был черный, как уголь, а другой белый, словно свежий снег. Но Торл продолжил, и это было проявление недюжинного мужества, некогда свойственного ему, когда он был еще человеком. – Что же касается архимагов, моя Госпожа, они все равно узнают о твоем новом замысле очень скоро.

– Он никогда не давал тебе плохих советов, Госпожа, – сказал Кнет. – Его стоит послушать, пусть тебе и не нравятся его слова. Такое уже случалось…

– И ты туда же, дурак? – удивилась Джарсин. И вдруг поняла, что Торл хочет сказать что-то еще. – Ладно, старик, что ты еще надумал? Говори.

– У тебя много дел, Госпожа, проверить медальоны могу и я… Сумею. – От волнения у него даже лицо изменилось, стало моложе и сильнее, почти таким, каким он бывал прежде, в свои лучшие годы. – А ты можешь заняться Прорицанием, которое подготовила Хранца.

– Ого, в собственном замке мне говорят, чем я могу заняться, а чего мне делать не следует. Да как ты смеешь, Торл, после всего, чему я тебя обучила?..

И вдруг она решила быть благосклонной. Такое с ней, как заметил Кнет, и прежде случалось, правда, очень редко, но случалось. Непонятное ей самой ощущение общности с этими… тремя смертными оказывало и на нее, на Наблюдательницу Джарсин Бело-Черную, свое почти парализующее действие. Она пожала плечами:

– Хорошо, если ты уверен в себе, поручаю заняться медальонами. Но если ты хоть что-то напутаешь, это будет последней твоей ошибкой, ты меня понял? – Торл медленно, по-стариковски поклонился. Джарсин решила, что это будет неплохой проверкой для ее советника, тем более что она почему-то не сомневалась – если он сумеет, если не забыл законы магии, то все сделает едва ли не лучше, чем она, и гораздо тщательнее, потому что теперь от этого зависела его жизнь. – Тогда ты, Хранца, с помощью Кнета закроешь двери хранилища, даже серебряный ключ сегодня я доверяю тебе, а затем мы займемся Прорицанием… Торл, когда управишься тут с Вандой, отправляйся к моим генералам, пусть они приведут ко мне лучших рыцарей, дюжины четыре, а затем необходимо устроить маневры Ордена, с конными атаками и всеми прочими воинскими премудростями… Это должны быть такие маневры, после которых ни у кого не должно оставаться сомнений – скоро предстоит война. – Она еще раз осмотрела слуг и сама же удивилась своей милости к ним. – Удивительные времена настали, я слушаю вас, будто вы понимаете не меньше моего… И я стала к вам едва ли не добра, уж и не знаю, что обо всем этом думать?

Она повернулась и пошла наверх, шурша новым длинным бело-черным платьем со свежим, неизорванным шлейфом. Неожиданно она захотела есть, лучше всего стейк с кровью, к которому лишь чуть добавлено зелени. В конце концов, пока все было в ее власти. Если повара ей не угодят, можно будет наказать их, а не Торла верного и умелого.

Гадательная комната Ванды была похожа чем-то на обыкновенную умывальню, Джарсин всегда раздражала эта похожесть, но поделать она ничего не могла, действительно не могла, по всем канонам магии Предвиденья здесь должно было нравиться не ей, а именно Ванде Хранительнице, прорицательнице. Правда, Джарсин всегда думала, что как пифия Ванда не очень глубока, или, наоборот, возвышенна, или точна, или дальнозорка. Она сама, Наблюдательница, могла бы исполнять эту роль не хуже, а лучше, чем Хранца, но приходилось в этом искусстве довериться ей. Потому что серьезное Прорицание требовало такой тонкой настройки, такой бездны энергии, отнимало у любого мага столько сил, что за всю историю не было замечено ни одной прорицательницы, которая преуспела бы в других магиях. Потому-то Джарсин и приходилось жертвовать этим даром или наказанием Пресветлых богов в угоду прочим своим достижениям.

Посередине комнатки, выложенной простыми плитами из синеватого и зеленоватого мрамора, разбавленного белыми вставками, находился Колодец испарений, иногда оттуда исходили очень необычные запахи, а порой такие, что даже Наблюдательнице с ее-то выносливостью и железным желудком делалось плохо. Над Колодцем возвышалось сделанное из бронзы и драгоценных пород дерева широкое кресло, обитое к тому же мягкой кожей с упругой подкладкой, от которого и Джарсин бы не отказалась.

Кресло крепилось к треножнику, к которому вели три выложенные грубым гранитом тропы, обрывающиеся над уходящим в бездну Колодцем. Все сооружение казалось и хрупким, и на удивление надежным, хотя чем это было вызвано и почему рождало именно такие мысли, Джарсин уже не помнила. Не знала это и сама Ванда, появившаяся в замке более чем через полтора тысячелетия после того, как это сооружение было воздвигнуто и опробовано первыми предсказательницами Джарсин. Кстати, по молодости лет она отбирала предсказательниц по своему вкусу и лишь много позже поняла, что это было неправильно, Колодец со временем сам научился требовать к себе смертных служительниц, с которыми ему было проще, которых он легче и точнее умел вводить в транс.

Такое в замке Джарсин случалось сплошь и рядом, вещи, которыми она постоянно пользовалась, напитывались магией, и у них возникали собственные умения, едва ли не желания, как у живых объектов. Иногда в своих снах, которые Джарсин не любила и от которых почти научилась избавляться, ей виделось, что ее уже почему-то нет в замке, а все ее магиматы, все магические приспособления и артефакты вдруг обрели способность не только жить самостоятельно, но и общаться друг с другом, соединяться в достижении каких-то непонятных для нее целей, а то и враждовать между собой.