Всего неделя! — подумал Мэтью. А он-то тут еще мрачно раздумывает над инвалидностью великого человека! Может быть, Грейтхауз и лишен возможности танцевать — в вертикальном положении. Но в остальном…

— Доброй ночи, — сказал Грейтхауз, и со своим новым котенком — на самом деле кошкой, потому что ей было явно слегка за тридцать, но сохранилась она для своего возраста просто идеально, — двинулся прочь, и пара шагала настолько синхронно, насколько вообще могут идти два человека не на военном параде. Мэтью в голову немедленно пришла мысль о некоторых видах салюта, и он снова покраснел, но тут женский голос рядом тихо произнес:

— Мэтью?

Он обернулся. Если он и ожидал увидеть здесь это лицо, то никак не раньше чем наступит какой-нибудь невообразимый двадцать первый век.

Девушка сцепила перед собой руки — либо нервничала, либо это была мольба.

— Здравствуй, Мэтью, — сказала она с дрожащей улыбкой. — Я сделала, как ты велел. Приехала искать дом номер семь по Стоун-стрит. — Она проглотила слюну. Синие глаза, которые просто искрились энергией тогда, сейчас казались робкими и запуганными, будто она была уверена, что он все забыл. — Ты не помнишь меня? Я…

— Опал Дилайла Блэкерби, — поспешил сказать Мэтью.

Конечно, он помнил. Она состояла в штате прислуги в «Парадизе» (бархатной тюрьме для стариков, как она ее назвала), которой заправляла Лира Такк в обличии Джемини Лавджой. Если бы не Опал, страшная суть пансиона Лиры Такк до сих пор оставалась бы тайной, и Тиранус Слотер не лежал бы сейчас в могиле. Так что честь и слава этой храброй девушке, которая всерьез рисковала жизнью, чтобы ему помочь.

Он взял ее за руки, улыбаясь при этом как можно теплее.

— Давно ты здесь? В смысле, в Нью-Йорке?

— Всего один день, — ответила она. — Да и то не весь. Приехала утром. Помню, ты говорил мне приехать к этому самому дому номер семь, но я как-то робею сразу туда сунуться. Так я принялась спрашивать у людей, кто там живет и вообще, и мне один прохожий назвал твое имя. Потом я увидела объявление насчет этих вот танцев и подумала… — Она пожала плечами, безнадежно запутавшись в объяснениях, почему она здесь.

— Понимаю.

Мэтью помнил, что в «Парадизе» эта девушка жаждала тепла, и, быть может, в холодный зимний нью-йоркский вечер думала обрести толику этого тепла в таверне, где устраивают танцы. Тогда он в благодарность за помощь дал ей золотое колечко с красным камешком — то ли рубином, то ли нет. Оно было взято из спрятанного клада Слотера, погоня за которым едва не привела Мэтью и Грейтхауза к гибели.

— Я очень рад тебя видеть, — искренне сказал Мэтью. Внимательно оглядев юную особу, он увидел, что она несколько изменила свой облик — сняла металлические колечки, обрамлявшие нижнюю губу и правую ноздрю. Девушка она была невысокая, худощавая да жилистая, и когда Мэтью в первый раз ее увидел, она чуть из туфель не выпрыгивала от какой-то, образно выражаясь, непристойной энергии. Сейчас ее угольно-черные волосы были зачесаны назад и украшены скромным черепаховым гребнем. Синие глаза, когда-то горевшие огнем желания затащить Мэтью за церковь «Парадиза» ради свидания в лесу, несколько потускнели, — как понял Мэтью, от подозрения, что ей не место ни здесь, ни в номере седьмом по Стоун-стрит. Одета она была в серое платье с белым воротником, не слишком отличавшееся от униформы в «Парадизе», и Мэтью стало любопытно, использовала ли она золотое кольцо и красный камешек. Он готов был уже задать этот вопрос, как ад сорвался с цепи — или по крайней мере та его часть, что располагалась в соседней комнате. Раздался страшный треск, звон бьющегося стекла, хор испуганных выкриков женскими и мужскими голосами. Первой мыслью Мэтью было, что внезапно провалился пол или же пушечное ядро пробило потолок. Он бросился смотреть, что произошло, а Опал побежала за ним.

Пол был цел, никакого дымящегося ядра не влетело из сумрака ночи, но некая катастрофа точно разразилась. Стол с большой стеклянной чашей сидра, глиняными кружками и тарелками «цвета индейской крови», на которых лежали куски торта с глазурью, опрокинулся, как лошадь со сломанной ногой. По половицам лужами растекся яблочный сидр. Под ногами дам и кавалеров чавкало месиво изуродованной выпечки. Повсюду валялись осколки стекла и фарфора. Беспорядок просто невообразимый.

— Вот честное слово! — донесся исполненный страдания голос Ефрема Оуэлса. — Я едва дотронулся до стола, я никак на него не опирался!

А рядом с ним стояла Берри, краснея до корней волос, и глаза у нее потемнели. Мэтью знал, о чем думает девушка: снова до нее дотянулось — как перчатка мистера Винсента — ее злосчастье, которое постигло стольких ее ухажеров и так испортило жизнь ей самой. Сейчас вот оно стукнуло по бедняге Ефрему. И еще как стукнуло! Столь застенчивому человеку, который готов быть где угодно, только не в центре внимания, это представлялось, конечно, кошмаром. А он ведь так хотел произвести на Берри впечатление! Мэтью больно было даже думать об этом, не то что видеть.

— Да ничего страшного, сейчас все приберем! — заявила Салли Алмонд, уже пославшая служанку за тряпками и полотенцами.

Но Мэтью видел, как дрожат у Ефрема за стеклами очков слезы стыда. Он двинулся вперед, жестом утешения взял друга за локоть, но был энергично отодвинут в сторону плечом Опал Делайлы Блэкерби. Она вошла прямо в лужу сидра, наклонилась над полом и принялась собирать осколки битого стекла в передник собственного платья.

— Опал! — воскликнул Мэтью, проталкиваясь к ней. — Ты что делаешь?

Она подняла глаза на него, потом на Салли Алмонд, которая тоже ошеломленно смотрела на нее. Потом встала, держа передник с осколками. Глаза у нее стали бессмысленными, будто девушка не понимала, где находится.

— Ой! — сказала она Мэтью. — Извините. Я просто… я ведь… мне привычно убирать, если что разобьют. Я, ну понимаете… всегда так делаю…

— Здесь вы гостья, — сказала ей Салли. — А не служанка.

— Да, мэм. — Опал смущенно потупилась. — Извините меня. Только… я не очень-то знаю, как быть гостьей.

Она все еще держала подол платья с кусками стекла, и когда подошла настоящая служанка с пучком тряпок собрать разлитый сидр, Опал потянулась за тряпкой. Служанка настороженно отодвинулась.

— Опал! — сказал Мэтью, твердо беря ее за локоть. — Тебе здесь не нужно убирать за кем бы то ни было. Пойдем, не будем мешать.

— Но… Мэтью, — возразила она, — это же моя работа. Это я делала только вчера, в таверне на большой дороге. Ну, в смысле… я же никогда не занималась ничем другим. Ой! — Она посмотрела на пальцы правой руки — там была кровь. — Кажется, я слегка порезалась.

Мэтью не замешкался, доставая из кармана платок.

Но все же оказался недостаточно быстр.

— Мисс, минуточку, дайте-ка я посмотрю!

И на глазах Мэтью произошло нечто такое, что ему даже в голову бы не пришло предположить.