Конечно, будет приглашен шериф и все служащие правопорядка, которые обследовали этот дом так недавно, в ту ночь, когда таинственный Человек-волк напал здесь на двоих русских докторов. И репортеров тоже пригласят.

Есть и большие тенты, чтобы прикрыть террасу, столы и стулья, керосиновые обогреватели-жаровни и сколько угодно мигающих ламповых гирлянд.

– Представьте себе эту дубраву, – разглагольствовал Феликс, указывая на лес за окном столовой, – всю расцвеченную огнями, на каждой ветке по несколько лампочек, дорожки густо усыпаны опилками, повсюду гуляют ряженые, естественно, на передней террасе хор мальчиков и оркестр, и красивый вертеп, и множество столов и стульев. О, это будет просто великолепно. – Он указал на схему, кое-как начерченную на оберточной бумаге. – Конечно, банкет будет должным образом сервирован в этом зале и продлится от наступления темноты до десяти вечера. Но мы поставим во всех узловых точках стойки с глинтвейном, медовухой, крепкими напитками, закусками на любой вкус, и весь дом будет открыт для окрестных жителей, каждый из которых сможет наконец-то осмотреть и гостиные, и спальни таинственного Нидек-Пойнта. И загадочного «старого замка», где зверствует Человек-волк, не останется. Нет, пусть мир смотрит. «Добро пожаловать, судьи, конгрессмены, учителя, банкиры… добрые жители Северной Калифорнии! Вот в этой гостиной пресловутый Человек-волк учинил кровопролитие, а через это окно в библиотеке выскочил в ночь». Ну, молодой хозяин, как по-твоему? Стоит все это делать?

– Он намеревается накормить все побережье, – торжественно произнес Маргон, – от южного Сан-Франциско до самого Орегона.

– Феликс, это ваш дом, – сказал Ройбен. – По-моему, план великолепный. – План действительно казался великолепным. И совершенно немыслимым. Ему хотелось расхохотаться.

Ему вдруг вспомнилось, как Марчент со счастливой улыбкой рассказывала о том, насколько «дядя Феликс» любил развлечения, и сейчас его так и подмывало разделить с Феликсом эту любовь.

– Я знаю, что моя племянница погибла совсем недавно, – сказал Феликс, вдруг сразу погрустнев. – Все время помню об этом. Но я не желаю, чтобы из-за этого все мы в наше первое Рождество сидели в тоске и унынии. И моя любимая Марчент ни за что не захотела бы такого.

– Феликс, калифорнийцы не предаются скорби, – сказал Ройбен. – По крайней мере, я никогда такого не видел. И не могу представить себе, чтобы Марчент была этим недовольна.

– Я думаю, она всем сердцем одобрила бы этот план, – сказал Маргон. – А идея о том, чтобы под видом отдыха скопом запустить сюда прессу, просто гениальна.

– О, это у меня далеко не главная цель, – ответил Феликс. – Я хочу устроить большой праздник, настоящее торжество. Дому необходимо проникнуться новой жизнью. Он снова должен сиять.

– Кстати, о вертепе… вы ведь говорите о композиции с Иисусом, Марией и Иосифом, верно? Но вы, по-моему, не верите в христианского Бога… – сказал Стюарт.

– Безусловно, нет, – ответил Феликс, – но ведь у местных жителей принято отмечать зимний солнцеворот именно так.

– Но разве это не ложь? – вскинулся Стюарт. – Ну, то есть разве мы не должны освобождаться от лжи и суеверий? Разве это не обязанность всех разумных существ? А ведь мы именно такие и есть.

– Нет, сказать, что все это ложь, будет неправильно, – сказал Феликс. Для внушительности он понизил голос, как будто осторожно намекал Стюарту на то, что не следует так резко судить сразу обо всем. – Традиции редко лгут, традиции – это отражение глубинных верований и обычаев народа. В них, в самой их природе, имеется собственная истина.

Стюарт, склонив голову, со скептической миной уставился на него голубыми глазами. Это выражение на мальчишеском веснушчатом лице всегда делало его похожим на мятежного херувима.

– Мне легенда о Рождестве кажется очень выразительной, – продолжал Феликс. – И всегда казалась. Я много думал об этом. Христианский Бог прежде всего изумительный символ вечного возрождения. А ведь в день зимнего солнцеворота мы именно это и празднуем. – В его голосе прорезалось нечто вроде благоговения. – Суть этого праздника – славное рождение Бога в самую темную ночь года.

– Хм-м-м… – с легкой насмешкой фыркнул Стюарт. – Если так, то, пожалуй, дело и не сводится к рождественским украшениям и грому хоралов из динамиков в торговых центрах.

– И никогда не сводилось, – вмешался Маргон. – Даже все нынешние ухищрения, которыми магазины заманивают покупателей, несут в себе отражение и древних языческих, и христианских начал, сплетенных воедино.

– В вас, ребята, до отвращения много оптимизма, – с величайшей серьезностью заметил Стюарт.

– Что тебе не нравится? – осведомился Маргон. – То, что мы не жуем наши сетования по поводу страшных тайн? А с какой стати? Мы живем в двух мирах. Так всегда было.

Стюарт явно растерялся, даже расстроился, но все же продолжал гнуть свое.

– Может быть, я не хочу больше жить в старом мире, – заявил он. – Может быть, я думаю о том, чтобы навсегда развязаться с ним.

– Мы имели в виду совсем не это, – отозвался Маргон. – Ты не даешь себе труда подумать.

– Я целиком и полностью за, – сказал Ройбен. – В прошлом меня всегда раздражали все эти хоралы, гимны, ясли и все прочее, потому что я никогда во все это не верил, но при таком подходе… что ж, я вполне могу с этим смириться. К тому же это понравится людям – я имею в виду все в целом. Мне еще не доводилось видеть рождественских праздников вроде тех, какие вы затеяли. Откровенно говоря, я вообще редко участвовал в рождественских развлечениях любого рода.

– Да, им это понравится, – согласился Маргон. – И всегда нравилось. Феликс умеет приводить их в восторг и делать так, чтобы им каждый год хотелось приходить сюда.

– Все пройдет наилучшим образом, – сказал Феликс. – Времени у меня достаточно, вполне достаточно, и денег на первый раз жалеть не будем. А к будущему году нужно будет подготовиться более тщательно. Кстати, на этот раз можно будет пригласить не один, а два или три оркестра. Один, небольшой, можно будет поместить в дубраве. И, конечно, прямо в этом зале, в углу, будет играть струнный квартет. Если удастся прикинуть, сколько будет детей…

– Ладно, понял: noblesse oblige, – сказал Стюарт, – но я больше думаю о том, как быть морфенкиндом, а не о смешивании эггногов для старых приятелей. И, действительно, как все это связано с жизнью морфенкиндов?

– Это я могу объяснить тебе прямо сейчас, – резко бросил Маргон, недовольно сверкнув глазами на Стюарта. – Праздник, как сказал Феликс, состоится за две недели до рождественского сочельника. Он будет очень кстати для того, чтобы ублажить ваших уважаемых родственников по части праздничных традиций. И даже больше того. У них останутся прекрасные воспоминания. А вот двадцать четвертого декабря здесь не должно быть никого, кроме нас, чтобы мы могли отпраздновать Йоле, ночь зимнего солнцестояния, как мы всегда это делаем.

– Это уже интереснее, – заметил Стюарт. – Но что же именно мы делаем?