Все изумленно уставились на него.

– Ну, вообще-то я тоже так думал, пока не наткнулся на это, – Яков Семенович помахал в воздухе старинной бумажкой. – Это я нашел в архиве военных документов. Не знаю, как его не уничтожили.

Он потер переносицу и нахмурился, разбирая полустертые буквы.

– И что? – Виталькин вопрос прогремел как выстрел в полной тишине. – Чем не предатель? Вон он так и пишет: жрать нечего, боюсь за свою шкуру, пойду завтра наниматься к фрицам. Все понятно.

– Да вообще конкретный такой мужик, – подхватил Даня, – решил подстраховаться на случай фашистской победы, да и помочь им немного. Ну, не повезло, не те победили. Его, кстати, тоже понять можно.

– А что за гости? И какие обстоятельства? И почему он уверен, что не свидятся?

– Ну-у, понеслась, – закатил глаза Виталик. – Танечка без вопросов как креветка без моря.

– А вопросы-то толковые, – задумчиво сказал Яков Семенович, и малышка Таня благодарно посмотрела на него. – Вот что у него могли быть за причины, что он решил к немцам пойти?

– Шкуру спасал, – гнул свое Виталик.

– Да погоди ты, Виталь. Во-первых, – стала загибать пальцы Соня, – если он только что похоронил самых близких… кто у него там эти Сара и Левочка?

– Жена и сын? – предположила я.

– Ага, я тоже так думаю. Так вот, только что похоронил жену и сына, а сестра – единственное, что у него осталось, зачем ему бояться за свою жизнь?

Ну вот логически рассуди, Виталь, какой нормальный человек…

– Да он не нормальный, он предатель.

– Не перебивайте, Виталик. Соня, и? Что «какой нормальный человек»?

– Нормальному человеку вообще все до лампочки будет, если жена и сын умерли.

– А я думаю, что не всё, – вдруг подал голос Рома, и все с удивлением оглянулись на него. До сих пор он почти все время молчал, стеснялся, наверное.

– То есть, по-твоему, он родных похоронил и быстренько новую жизнь начал? – вскинулась Соня.

– Нет, – Рома нахмурился, – не так. Если у тебя случается такая страшная беда, то хочется что-то сделать, понимаешь? Бежать, стрелять, мстить. Мстить тем, кто это с твоей семьей сделал. Потому что ничего уже по-прежнему не будет. Бывает, что некому мстить, а у этого Старцева было кому.

– Отличная месть, – издевательски протянул Виталик. – Приходит он такой в ставку к фашистам, садится листовки переводить и вместо «листовка» пишет «лестовка», вместо «январь» – «енварь». Какие же аккуратные немцы выдержат такое издевательство над языком? Как увидели, так сразу в обморок и хлопнулись. Он их всех и повязал.

– Виталька жжет, – хлопнул по столу ладонью Даня.

Все засмеялись, и я тоже не выдержала и хмыкнула. А Рома еще больше нахмурился и зло посмотрел на Виталика.

– Не смешно, – пробормотал он, и мне даже показалось, что он может заплакать. Я наклонилась к его уху и зашептала:

– Не обращай внимания, они же не знают, не понимают…

– А ты много понимаешь? – Рома резко отодвинул стул и вылетел в коридор. Яков Семенович двумя широкими шагами нагнал его и схватил за рукав. Я изо всех сил вытянула шею, чтобы получше расслышать, о чем они говорят, но библиотекарь захлопнул дверь.

– Он что, псих? – Даня скосил глаза к носу и высунул язык.

– Сам ты псих, – толкнула его сестра.

– У него проблемы? – вскинул бровь Виталик и чуть тише добавил: – С головой?

Но я, как назло, этого «чуть тише» не расслышала и кивнула:

– Да, проблемы.

Опять все засмеялись, но тут же замолчали: распахнулась дверь, и в зал вернулся Яков Семенович. Один.

– Рома ушел, но обещал в следующий раз опять прийти, – пояснил он. – У него большие проблемы.

– Ага, это мы уже выяснили – с головой, – продолжал веселиться Виталик.

Яков Семенович остановил его одним взглядом.

И тут меня как будто прорвало:

– Да, проблемы! У него сестра в больнице. Еще неделю назад бегала, а теперь даже не шевелится. И деньги на обследование никак не собираются. И вообще…

Я ловила ртом воздух, как рыба, и никак не могла вдохнуть.

Будто комната, в которой мы сидели, начала сворачиваться вокруг, скатываться, как ковровая дорожка, и моя голова тоже закружилась от вращения и тесноты.

– Я все понял, – раздался вдруг теплый голос откуда-то из-за спины, и комната резко раскрутилась обратно. – Мы обязательно что-нибудь придумаем.

Яков Семенович смотрел на меня совершенно невозмутимо еще пару секунд, а потом повернулся к остальным:

– Как насчет литературного аукциона? У нас как раз Библионочь на носу, через две недели. Каждый принесет что-то, сделанное своими руками. Главное условие – это «что-то» должно быть связано с литературой. Согласны? Заодно и посмотрим, кто из вас на что способен.

В зале загудело, как от включенного вентилятора.

– О, а можно я хоббита свяжу крючком, у меня схема есть? – в своей вопросительной манере предложила Таня.

– Ну конечно, кого еще могла Танечка предложить? Только недорослика, – хохотнул Виталик, но тут же опустил глаза под яростным взглядом Сони.

– Только попробуй Таню обидеть, – рыкнула она, но Таня примирительно похлопала ее по руке: она уже давно привыкла не обижаться.

– О! Знаю, – дернулся вдруг Даня, – я диораму сделаю. Помнишь, Сонь, мы, когда в Москве были, видели в музее? Ну, типа макета: такие там домики, человечки…

– Делай-делай, – одобрила Соня, – интересно, на сколько домиков тебя хватит. Я декупаж сделаю.

– Деку… что? – Похоже, Виталик судорожно думал, как бы поостроумнее посмеяться над незнакомым словом.

Соня, наверное, хотела уесть его лекцией о французском происхождении слова, а я, не подумав, что для нее важно блеснуть, ляпнула:

– Это из салфеток, да?

– Из салфеток, из салфеток. Сама-то что будешь делать? – обиделась Соня.