граммофонные записи, и решил, что составит себе состояние как оперный тенор. Первое, что он сделал с моими деньгами, — дал пятьдесят фунтов директору какой-то дрянной оперной труппы, находившейся при последнем издыхании, а тот позволил ему выступить в одной из самых популярных ролей Карузо. Он даже взял меня с собой на этот спектакль.

Элестер. Это не моя вина. Я могу перепеть Карузо. Вер это была интрига. Постоянный тенор этой труппы — свинья. Сам он не может взять си бемоль, не вывихнув, ребе при этом шею. Но он нанял кучу разных мерзавцев, а те забрались на галерку и освистали меня.

Эпифания. Милый Элестер, суть в том, что природа, одарив тебя потрясающим голосом, к несчастью, забыла наделить тебя слухом. Реветь ты можешь громче, чем стадо в десять тысяч голов, а вот поешь по меньшей мере на четверть тона выше или ниже, чем надо. У себя в ложе я хохотала так, что свалилась на пол в форменной истерике. Зрители свистели и шикали, но их не слышно было из-за твоего рева. Наконец хористы утащили тебя со сцены, и местный тенор закончил спектакль, после чего выяснилось, что директор сбежал, прихватив с собой мои пятьдесят фунтов и оставив труппу без гроша. Примадонна оглохла на левое ухо — ты ревел в него изо всей силы. Мне пришлось уплатить актерам жалованье и распустить их.

Элестер. Говорю тебе, это была интрига. Почему людям не нравится мое пение? Я пою громче любого тенора и могу брать более высокие ноты.

Эпифания. Элестер, нельзя противостоять интриге, если в ней участвует весь мир.

Эдриен. И все же это не объясняет, как Элестер сделал свои пятьдесят тысяч.

Эпифания. Предоставляю ему самому изложить эту постыдную историю — он, по-моему, гордится ею. {С презрительной миной опускается в свободное кресло.)

Элестер. Все вышло очень здорово. Но, доложу вам, дело было рискованное. А сделал я вот что. После номера с оперой у меня осталась всего сотня. Тут я встречаю одного американца. Рассказываю ему, что схожу с ума по женщине, которая согласна, выйти за меня лишь на том условии, что я за полгода заработаю пятьдесят тысяч, хотя сейчас у меня в кармане только сто фунтов. Он так и подскочил; «Милейший, раз у вас есть сто фунтов, вы можете открыть счет в банке и получить чековую книжку». «А какая мне от нее польза?» — спрашиваю я. А он: «Возьмете меня в дело на равных долях?» Я, конечно, согласился. Что мне еще оставалось? В тот же день мы и начали. Положили деньги в банк и получили чековую книжку на сто бланков. Сняли театр, набрали первоклассную труппу, нашли пьесу. Постановка получилась роскошная: декорации дивные, девушки тоже, а уж героиня как раз такая, каких любит публика,— глаза злые, голос какой-то непривычный, заморский, акцент голливудский. За ценой мы не стояли, а просто все дальше и дальше, по самые уши, лезли в тысячные долги.

Эдриен. Но чем же вы расплачивались?

Элестер. Чеками, разумеется. Ведь я же сказал — у нас была чековая книжка.

Эдриен. Но как только ваша сотня иссякла, чеки оказались недействительными.

Элестер. Да, но мы их все разменяли. Адская была работа! Эдриен. Ничего не понимаю. Как можно разменять дутые чеки?

Сэгемор. Все это очень просто. Вы расплачиваетесь за что-нибудь чеком, после того как банк уже закрылся, а еще лучше в субботу или в канун праздника. Предположим, чек выдан вами на сто фунтов, а в банке у вас ни гроша. Тогда вам приходится упросить кого-то из приятелей или управляющего отелем разменять вам новый чек на сто фунтов. Этого достаточно для уплаты по первому чеку, но это же обязывает вас, если вас не устраивают полтора года каторги, упросить еще одного приятеля или управляющего отелем разменять вам третий чек — теперь уже на двести фунтов. И так, оперируя этими дутыми чеками, вы просаживаете уже не сотни, а тысячи и рискуете уже не годом тюрьмы, а пятью, десятью и даже пятнадцатью.

Элестер. Если вы воображаете, что это легкая работа, попробуйте сами и убедитесь! Мне часто снятся те дни — и это мои самые страшные кошмары! Господи! Ведь ни я, ни мой компаньон до самой премьеры ни разу не были ни в театре, ни на репетициях: мы все время подписывали чеки и разменивали их. Конечно, постепенно нам становилось легче: платили мы исправно, а значит, и кредит находить стало проще. Но самые большие расходы пошли лишь тогда, когда состоялась премьера и в кассу потекли деньги. Я бы уложился в полцены, но американец считал своим долгом платить за все вдвое и раздавать людям паи за одну лишь болтовню — он уверял, что без этого он охладеет к делу. Впрочем, все это потеряло всякое значение, как только начали поступать деньги. Боже, как они на нас сыпались! Героиня со злыми глазами свела весь город с ума. Мы гребли деньги корзинами. Они, как вино, ударили мне в голову. Они ударили в голову американцу. Они ударили в голову американским друзьям американца. Они купили у нас все права — на экранизацию, на перевод, на гастроли и множество других, о существовании которых я даже не подозревал. А потом они принялись перепродавать их друг другу, покуда каждый толстосум в Лондоне, Нью-Йорке и Голливуде не приобрел в них долю. В конце концов мой американец выкупил все эти права обратно за полмиллиона долларов и продал их какому-то американскому синдикату за миллион. Чтобы провернуть это дельце, понадобилось еще полдюжины американцев, каждому из которых пришлось дать долю. Мне же нужно было всего пятьдесят тысяч фунтов. Поэтому я вышел из игры, победоносно вернулся к Эппи и потребовал ее руки. Она решила, что я великий человек. Я им и был: деньги сделали меня великим. Скажу честно: я был пьян ими, я стал совсем другим человеком. Хотите верьте, хотите нет, но я даже ростом стал выше.

Эпифания. Все это истинная правда. Несчастный не привык к деньгам, и они переродили его. А я, наивная бедняжка, даже не подозревала, что деньги способны творить такие чудеса. Ведь я с колыбели уже владела миллионами и обращала на них столько же внимания, сколько на воздух, которым дышу.

Сэгемор. Тем не менее десять минут назад, когда я предложил развод, вы спросили, на что ваш муж будет жить. Что стало с этими пятьюдесятью тысячами?

Эпифания. Он спустил их в три недели. Он