Филиппа признавали пригодным для наставничества. Если так, то он уже давал примеры подобного рода деятельности, – братии было по чему судить. Но тут Филипп отрекается от роли наставника, отрекается с необыкновенным упрямством. Для его согласия требовалось прошение всей братии и угроза игумена.

Как видно, дело в том, что сам Филипп уже задумывался об игуменстве на Соловках. Примерил на себя новые тяготы и увидел ясные резоны для отказа. Для твердого отказа. Какие же?

Вся последующая деятельность Филиппа на игуменском месте резко отличается от того, как управляли Соловецким монастырем его предшественники. Он, человек с опытом богатого помещика, управлявшегося с большим хозяйством, видел возможность и благость перемен, какие требовалось произвести в обители. Видел также масштаб необходимых нововведений. Знал, что способен справиться с этой работой.

Но столь же хорошо понимал, с каким противодействием придется ему столкнуться.

Соловецкая братия привыкла к определенному образу жизни. Хорош он или плох, хороши ли перемены, дурны ли, а привычка производит давящее действие на умы людей. Филипп мечтал сломать старый тихий уклад выживающего монастыря и превратить обитель в процветающую, обеспеченную всем необходимым, украшенную величественными храмами.

Однако братия-то не могла заглянуть ему в мысли и не знала, каких он способностей человек. Филипп, всю жизнь утверждавший дух евангельской любви, предвидел шатания среди Соловецких иноков, прозревал раздоры и сомневался: да стоило ли ради великих целей поколебать добронравный мир в общине? Не лучше ли та размеренная любовь, пронизывающая скромный быт иноков, чем новая жизнь, в основу которой ляжет непокой?

Потому и отказывался столь долго.

Добр был к другим. Себе склонялся отказать в совершении больших замыслов, лишь бы не утеснять братию.

Но в конечном итоге Филипп отступил. Покорился тому, к чему вел его Сам Господь. Дальнейшее сопротивление было бы странно и даже неприлично.

Теперь иноку Филиппу, нареченному игумену, предстояло ехать на материк для поставления в сан у архиепископа Новгородского. Братия избрала сопровождающих, казначей выдал немного серебра на расходы, и монастырский карбас, приняв группу людей в бедных рясах, со скудными харчишками в дорожных мешках, отправился в плавание на полдень. Игумен, крестя на прощание Филиппа, со вздохом напоминал: «Просите у владыки милостыньку… Хлеба нам не хватает».

Сам Алексий не решился покинуть обитель. Как видно, ему не хватало здоровья для трудного плавания и длинных пеших переходов.

В ту пору на кафедре Новгородской пребывал архиепископ Феодосий, занявший ее после ухода мудрого книжника Макария на митрополию.

Феодосий смотрел на Филиппа с недоверием. Почему не явился сам игумен? Одобрил ли он возвышение этого человека? Да и кто он таков, никому не ведомый на «большой земле» инок Филипп? Говорят, из бояр… Да бес ли его лукавый видел, из каких-таких он бояр!

Но посланцы братии, пришедшие вместе с Филиппом, подтвердили: «Владыка святый, молит тя собор Соловецкиа обители, да поставиша нам во игумены посланного с нами старца Филиппа».

Архиепископ высказал желание побеседовать с ним особо. При Феодосии Соловецкая обитель уже слыла крупной и важной. Допустить на игуменство малограмотного человека было бы неправильно. Давний предшественник Феодосия по Новгородской кафедре, архиепископ Геннадий, за несколько десятилетий до того жаловался горько: приведут к нему прихожане человека для возведения в поповский сан, а он едва бредет по Псалтыри… Как доверить такому приход? А тут не простой приход, но прославленный монастырь… нужно подходить с разбором.

Владыка расспросил о Филиппе в подробностях, но не услышал ничего худого.

Явившись на испытание, Филипп смиренно приветствовал Феодосия глубоким поклоном. Тот благословил его и усадил, а вслед за тем принялся проверять познания соловецкого выученика в Священном Писании. Филипп, человек книжный, отвечал «вся по ряду», то есть не допускал ошибок. Морщины на лбу владыки понемногу разгладились. Он понял, что соловецкая братия привела к нему достойного преемника старому Алексию.

С легкостью в сердце Феодосий поднялся из епископского кресла и велел позвать приехавших с Филиппом иноков. Когда тех привели, владыка сообщил им, что нашел присланного старца «искусна суща» в духовных знаниях и «могуща паствити словесное стадо». На глазах у ликующих посланцев соловецкой братии Феодосий совершил поставление Филиппа в сан. А закончив, обратился к монахам, которые с этой самой минуты должны были повиноваться новому игумену: «Се отец ваш! Имейте его во Христов образ! Со всяким послушанием покоряйтеся ему!»

Произошло это не позднее лета 1544 года.

После того как «посольство» к Новгородскому владыке вернулось домой, произошел странный и даже загадочный эпизод в жизни Филиппа. Как ни вчитывайся в Житие, а всё-таки нет в нем достаточного объяснения случившемуся.

Сначала всё идет так, как и предполагали Алексий с братией. Филиппа с великой честью встречают все монахи со старым настоятелем во главе. Он дает Алексию ставленую грамоту, полученную в Новгороде, и утверждается в игуменском достоинстве. Войдя в церковь, Филипп творит ектенью за государя Ивана Васильевича и произносит проповедь. Затем, отслужив литургию, Филипп причащается. Иноки Соловецкие, принимавшие Святое Причастие из его рук, говорят друг другу, что у нового настоятеля поистине ангельское лицо…

И вдруг… происходит нечто необъяснимое. Житие не указывает, как скоро после возведения Филиппа в игуменский сан произошел этот поворот. Минуло ли несколько дней или, может быть, недель, месяцев… Непонятно.

Суть такова: «приняв старейшинство», Филипп скоро отказывается управлять братией; иными словами, он пренебрегает прямыми игуменскими обязанностями. Что за невидаль – он оставляет игуменство! А монахам велит управляться собственным разумением. Вместо него иноки возводят в настоятели старого Алексия. Тот поневоле перенимает «старейшинство», повинуясь желанию общины.

В начале 1545 года Филипп ушел из обители и поселился на том месте, где раньше предавался аскетическому деланию. Отныне в монастырь он являлся только в те поры, когда хотел причаститься.

Алексий явно не желал отпускать его. «И бысть промеж ими моления много, друг друга понужаху. И повинуся Алексий Филиппову молению», – тактичнее трудно сказать о крайне сложной ситуации. Более того, соловчанам опять пришлось посылать в Новгород за благословением архиепископа – на то, чтобы возобновилось игуменство Алексия. И Феодосий, наверное, долго не мог прийти в себя от удивления. Совсем недавно его упрашивали возвести в сан нового игумена, а тут молят вернуть старого – вот так притча!

В истории русского иночества и прежде бывали случаи, когда настоятель оставлял обитель, положив пастырский жезл. Так, сам преподобный Сергий Радонежский покинул Троицкий монастырь, увидев ревность к своей настоятельской власти и ропот на строгость устава. Впоследствии, опамятовав, его призвали назад. Вероятно, и Филиппов очередной уход в пустынножительство объясняется разладом в общине.