Она крепко обняла его за шею, жарко, с трепетом, зашептала прямо в ухо:

– Сегодня опять на рынке были беженцы. Говорят, немцы фронт прорвали…

Алешкин отстранил ее, крепко взял за плечи. На мгновение тоска в ее глазах показалась ему отражением его сиюминутных переживаний. Он стряхнул набежавшее наваждение и уверенно, уже как командир, сказал:

– Слушай их больше. Бегут паникеры и трусы.

Лиза как будто не слышала его:

– Может, мне Вовку к маме отвезти?

Алешкин тряхнул ее:

– Лиза!

Она упала ему на грудь и тяжело вздохнула:

– Ладно. Иди.

Он поцеловал ее в пахнущие чем-то родным волосы, решительно встал, посмотрел на спящего сына и тихо вышел из комнаты.

Окно казармы удалось закрыть бесшумно. Сашка на мгновение задержался на подоконнике, перехватил поудобнее сапоги, снятые еще на улице, и спрыгнул на пол. Вроде никто не заметил. Возле поста дневального негромко переговаривались дежурный по роте и лейтенант Шаповалов. В тусклом свете приглушенных ламп мерно качалась фигура дневального – курсант намывал шваброй деревянный пол.

Сашка постоял несколько секунд, перевел взгляд в глубину казармы. Оттуда… доносился ровный, едва различимый храп. Стараясь не шуметь, Сашка пробрался к своей койке, аккуратно поставил сапоги и нырнул под одеяло.

Что это было? Неужели она его любит? Значит, она выбрала его, а не Митю? Или, может, это всего лишь случай, как говорят, порыв души? А вдруг, целуя его, она представляла себе Шемякина? Никитина-то ведь говорила Маше про него…

Сашке стало не по себе от такой мысли. Он повернулся на бок, качнулась спаренная двухэтажная койка. Сверху свесилась взъерошенная голова Мити:

– Пришел?

– Угу.

– Мы же договорились вроде.

– Договорились. – Сашка хотел было объяснить, как так вышло, что он на ночь глядя пошел на свидание, да на какое там свидание! – просто цветы девчонке подарить, но Митя перебил его:

– И ты меня обманул.

Сашка искренне посочувствовал товарищу. Узнай он сейчас, что было там, возле шкафа, с ума ведь сойдет от ревности. Да и не поверит. Сашка и сам бы не поверил, если бы… не этот еще пылающий на губах вкус девичьего поцелуя. Кто знает, может быть, и ее первого поцелуя?..

– Прости, Митька, я не хотел.

– Что значит, не хотел? – Митя спустился вниз, сел на Сашкину койку. Теперь они смотрели друг на друга почти в упор, как будто стрелялись. – Вот так просто: не хотел, а обманул. Так, что ли?

– Я виноват, я знаю. Но я ничего не мог с собой сделать. Прости меня, как друг, и все, забудем, ладно? – И без паузы выпалил: – Представляешь, она меня поцеловала. Сама.

Митя чуть не задохнулся от злости. Что значит поцеловала? По-настоящему? И это Маша, которую он до сих пор считал правильной? Выходит, подвернулась первая же возможность и – на тебе – вот она любовь! А как же он, Митя?

– Шпана детдомовская!

Как это соскочило с языка, Митя и сам не понял. Только заметил, как в одно мгновение округлились Сашкины глаза, как искривился в приступе ярости рот, как сжались кулаки.

– Что-о?!

Сашка вскочил с койки и прямо в проходе накинулся с кулаками на Митю… Они сцепились, упали на пол, потащили за собой чье-то свесившееся одеяло, опрокинули табуретку, сапоги.

Испуганные курсанты вскочили со своих коек практически одновременно – сказалась привычка к ночным тревогам. Когда же кинулись разнимать дерущихся, то те, почувствовав к себе всеобщий интерес, только добавили прыти.

На шум в сопровождении суточного наряда прибежал лейтенант Шаповалов. Вспыхнул свет, и взору дежурных предстала картина настоящего побоища: разбросанная одежда, опрокинутые тумбочки и табуреты, сдвинутые койки. И среди этого безобразия в окружении раздетых курсантов – два мычащих, сцепившихся в безжалостном поединке парня.

– А ну, прекратить! – голос Шаповалова немного отрезвил дерущихся, они застыли, пытаясь освободиться из цепких объятий. – Отставить!

Курсанты расступились. Между ними выросли две потрепанные фигуры: Митя с разбитой губой и Сашка с рассеченной бровью. Повисла тревожная тишина.

– Вы что тут устроили? – Лейтенант наливался злобой. – Драка? Да я вас…

Договорить не получилось – по проходу быстрым шагом приближался командир Алешкин.

– Смирно! Товарищ командир батареи…

– Вольно! – перебил Шаповалова старший по должности. – Что тут у вас?

– Драка.

Алешкин подошел к виновникам, внимательно вгляделся в их раскрасневшиеся лица.

– Так, красиво. Что произошло?

Молчание было зловещим. Все понимали, Алешкин, конечно, не Стрельбицкий, тот бы такого не спустил, лейтенант, хоть и строг в учении, но не слишком суров в жизни. Однако в этой ситуации тоже всыплет будь здоров. Смотрели уже не на Митю и Сашку, а ждали развязки. И она наступила – совсем неожиданная.

– Молчите? – Командир батареи продолжал изучать драчунов. – Хорошо. Тогда скажу я. Курсант Шемякин во сне перевернулся и упал с койки. Задев губой тумбочку. – Курсанты не сразу поняли, как относиться к словам лейтенанта. Похоже на шутку, но уместно ли сейчас шутить? Алешкин тем временем продолжал: – А курсант Лавров, помогая другу подняться, задел бровью за спинку кровати. Так? – Комбат посмотрел на Шаповалова, тот облегченно вздохнул – подходящее объяснение. – Только эта версия даст вам возможность завтра продолжить занятия. Это ясно?

– Так точно, – негромко отозвался Сашка.

– А раз ясно, навести порядок и – отбой! – Алешкин развернулся, чтобы уйти, но в это время ожившую было мертвую тишину прорвал голос Мити:

– Товарищ лейтенант, все было не так…

Курсанты снова замерли. Затаил дыхание Сашка: опять эта прямолинейность! Ну и придурок же ты, Митя…

– Была драка между мной и курсантом Лавровым. По уставу мы должны быть наказаны в дисциплинарном порядке…

Лейтенант Алешкин какое-то время стоял молча, потом повернулся к Мите, глянул ему в глаза и покачал головой. Затем сдвинул брови и громко, чтобы слышали все, произнес:

– Что ж, раз так, то – пять суток гауптвахты. Каждому.

– Есть! – На лице Мити расплылось удовлетворение.

– Но это не все. – Алешкин повернулся к замершему в недоумении Сашке. – Курсант Лавров, а вам с учетом всех ваших «подвигов», включая выходку на полигоне, по совокупности грозит отчисление из училища.

В полной тишине удаляющиеся шаги командира батареи показались Сашке метрономом его несчастной судьбы.

* * *

Обещая курсантам скорую встречу с врагом, полковник Иван Семенович Стрельбицкий вовсе не собирался сгущать краски. Полковник видел, как посуровели их лица, как выровнялся и еще больше сплотился строй. И это уже была не робость перед сердитым начальником, а понимание страшной действительности.