А потом я три недели болела. В десятом это слишком много, приходили девчонки, рассказывали новости, объясняли математику. Варвара, оказывается, с нового учебного года будет завучем. Слава богу, нас не будет. Она получила квартиру, но никто не помогал ее перевозить, так что перебиралась она на бричке и ее переезд был похож на похоронную процессию. А Саша спросила на уроке: «Что такое эксгумация?» Ей объяснили, а она заплакала.

Я пришла в школу уже в мае, перед самыми экзаменами. Все разговоры сводились к тому, кто куда поедет учиться, и тут Варвара снова возникла. Стоило нам начать разговор об институте – она вырастала как из-под земли. Шевелит губами, слушает. Для выпускников школ те годы были еще не очень трудными – даже троечник мог рассчитывать на место в институте, если не в московском, то уж в ставропольском или ворошиловградском – точно. Варвара путала все наши планы, она считала, что она лучше знает, чего мы хотим. Ритка всю жизнь хотела быть врачом. И это выводило Варвару из себя.

– Врач из тебя не получится, – говорила она. – Ну какой ты врач? Какой? Я лично к тебе лечиться не пойду, я тебе не буду верить.

Ритка очень маленькая. Она меньше всех в классе. Она смотрит на Варвару своими громадными глазами и чуть не плачет.

– Но почему? Почему вы мне не будете верить, Варвара Сидоровна?

Варвара шевелит губами.

– Этого не объяснишь, Рита, но верить тебе не будут…

Ритка плачет в коридоре, размазывая кулаком слезы. Потом хватает всех подряд за рукав, заглядывает в глаза.

– А ты веришь, что я буду врачом? Веришь?

Мальчишки смеются. «Риточка, ведь зарежешь…» А она целый день ходит убитая, пишет мне на последней странице химии: «Может, и правда во мне есть что-то такое, а?» Большими буквами мы отвечаем ей с Нелкой: «Дура!!!» Она печально соглашается и снова передает нам книгу: «А если честно?» «Тоже дура!!!» – отвечаем мы. И она успокаивается ровно до тех пор, пока в классе не появляется Варвара. Она ведет себя так, будто нет у нее большей задачи, чем спасти медицину от Ритки. Все средства ей годятся. Тряпка на доске сухая: «А в классе, между прочим, есть будущие медики…» У Ритки тройка по физике: «А некоторые собираются сдавать в медицинский…» Весной она появляется у Ритки дома.

– Риточка, главное в жизни специальность, – уговаривает потом Ритку тетя Фрида, – а какая, это уже не так важно.

– А мне все равно, если не мед, то пусть хоть что…

Мы убеждаем Ритку, что Варвара просто свинская женщина, Ритка молчит… Она теперь не ходит с нами, стала какая-то вялая, безжизненная, только на выпускном вдруг проснулась прежняя Ритка. Это она тогда стащила с главного стола бутылку без этикетки, и мы, выпив ее, пели тонкими голосами «Все мечты сбываются, товарищ…»

– Ритка, все-таки мед, – говорили мы ей. – Все-таки мед…

Она смотрела на нас жалобно-жалобно и молчала.

– Не путайте ее, девочки, – говорила тетя Фрида. – Не путайте.

Втроем, я, Нелка и Лелька, мы договариваемся не говорить ни Варваре, ни кому другому, куда мы едем.

– Да ну вас! – вдруг со злостью говорит Лелька. – Вечно я с вами куда-нибудь влезу – то эта клятва, то теперь снова тайна. Предупреждайте лучше Сашу, а я проживу и без всех этих сложностей.

Они теперь ходят вместе – Лелька и Ритка, а мы с Нелкой все-таки предупреждаем Сашу: «Не говори Варваре, куда поедешь!» Даже на выпускном мы молчим или говорим, что думали раньше, но за последние месяцы, после истории с Риткой, мы все поменяли свои планы и решили ехать совсем в другие города.

И мы предупреждаем родителей – Варваре ни слова.

– В Москву поехала, – говорит ей моя мама, – а куда – посмотрит.

А я в это время гуляю по берегу Дона.

– В Днепропетровске Неличка, – говорит Нелкина мать, а Нелка штурмует Харьков.

Даже Лелька не сказала правду – для всех неожиданно она поехала в Сталинский пединститут. С сегодняшней точки зрения во всем этом мало логики. И уж совсем нет оснований для каких-то опасений и пересмотров. Но ведь боялись мы, и больше всего наши родители, на самом деле. Был страх. Страх живущих во времени на изломе, на трещинке, и как она расколется, наша жизнь, – кто знает? Варвара знает. Она утверждает это. Она вопит об этом. Ей одной известно, кто есть кто, кто будет кто и кто зачем… И мы бежим в ложь, как в гавань… Потому что невероятно горько сознавать, что ничего впереди нас не ждет, что все это «иллюзии», «фантазии» и еще «провинциальное худосочие ума». Она сама придумала эту жуткую фразу и брызгалась ею, как ядом. Пусть никто не рыпается и все делают свое маленькое скромное дело. Ритка торгует ситцем. Лелька указкой обводит моря и океаны. Нелка стучит арифмометром, Саша – прочь от истории, прочь! – работает в Белоруссии агрономом. А я… «Вот уж кого пошвыряет, вот уж кого покидает… Что бы с тобой ни случилось – ничему не удивлюсь». Это мне было сказано на прощание. Вместе с вручением трехтомника Белинского. Я плакала тогда прямо на черный блестящий переплет.

Таковы факты. Чьи они больше – наши или Варварины?

* * *

В беседку входит дядя Фима. Он снял бумазейную рубашку и надел полосатую трикотажную и от этого стал совсем худеньким и маленьким.

– Девочки, – говорит он, – вы без меня не уходите. – Я к Риве, она звонила – что-то у нее там случилось.

– Надень шляпу, а то напечет голову, – Ритка одергивает на нем рубашку, снимает с брюк нитки. – Очень тебе надо бежать, тетку ты не знаешь, что ли…

– Но зовет ведь человек, – оправдывается дядя Фима.

– Ох! – говорит Ритка. – Надоела мне Рива со своими страданиями.

– А что там у нее? – спрашивает Нелка.

– Трагедь, – говорит Ритка. – Дядя Гера на старости лет гулять стал.

– Ай да старик! – смеется Лелька. – И имеет успех?

– Какой же тут смех, девочки. – Видно, что Ритка очень расстроена. – Успех, ты спрашиваешь? Ну, это не то слово. Просто всегда есть какая-нибудь разведенная дама, с которой можно договориться. Тем более что в Риве центнер весу, и она никуда из дому не выходит.

– В конце концов, его можно прижать по партийной линии, – говорит Лелька. – Испугается.

– Да он, конечно, не из храбрецов, – отвечает Ритка. – Только не пойдет тетка на это. Ни за что не пойдет.

– Пожалеет?

– Глупости. У нее своя гордость. Она стирать толком не умеет, но я тебя уверяю, если он решит уходить, она ему так открахмалит рубашки, что тебе и не снилось, и все носки перештопает, и перхоть веничком смахнет, отпустит в полном блеске, ну а у нас уж поплачет…

– Ну, тогда мне ее и не жалко, – говорит Лелька, – раз она такая идиотка.

– Риточка, – кричит с крыльца тетя Фрида, – ты расскажи девочкам, с кем он сейчас встречается. Позор какой.

Но Ритка молчит, и я думаю, что правильней было бы сейчас уйти, не очень это здорово, если семейная драма разыгрывается на глазах посторонних людей.