Летом в Риме жарко, но не душно. Когда на небе, кажется, нет ни малейшего намека на облака, откуда-то внезапно налетает ветерок, достигающий каждого раскаленного уголка городских улиц и переулков. Тогда у всех поднимается настроение и появляется ощущение необыкновенной легкости. Должно быть, именно такой ветерок налетел на свадебную кавалькаду, двигавшуюся вдоль городской стены Рима воскресным днем 9 июня. Процессию возглавляли самые влиятельные аристократы в парчовых облачениях, следовавшие за шеренгой пажей, одетых в разноцветные шелка. Придворный шут, «священник» Мамбрино, в бархатном платье и золотом колпаке, дурачась и насмешничая, создавал атмосферу беззаботности. Перед Порто-дель-Пополо жених был встречен придворными кардиналами, и посол Венеции произнес небольшую поздравительную речь, дабы продемонстрировать отеческую благосклонность республики к небольшому графству Пезаро, расположенному на ее границе. Затем под веселую музыку, исполняемую на флейтах и трубах, пышная процессия двинулась дальше. Она блестела и переливалась в горячих солнечных лучах, проходя мимо дворца Святого Марка, через площадь Фиори, по мосту замка Святого ангела, чтобы наконец пройти мимо дворца невесты.

Можно представить себе, что занятая свадебными приготовлениями Адриана Мила заранее подготовила Лукрецию. Девочка уже приняла поздравления и пожелания римских дам и, вероятно, впервые в жизни испытала опьянение, оказавшись центром устремленных на нее сотен глаз.

Все женщины и дети, едва заслышав вдалеке звуки труб, оставили невесту одну на почетном месте в лоджии и заняли места у окон. Площадь заполнилась людьми; первыми появились аристократы и пажи, затем кардиналы и, наконец, группа послов, в центре которой находился жених. Взгляды всех, от самого маленького пажа до самого важного посла, были обращены в сторону галереи дворца Санта-Мария, того самого, где жили женщины папы римского, дома Джулии Фарнезе, родственников Иннокентия VIII, известных аристократов Орсини, Колонна и других знатных фамилий. Там находилась маленькая Лукреция, которую «безумно» любил папа, и, как было отмечено, солнце сверкало в ее длинных белокурых волосах, струящихся по хрупким плечам к талии, подобно золотому водопаду. Джованни Сфорца подскакал на лошади к дворцу и остановился под галереей. Взгляды Джованни и Лукреции встретились, и дальше все должно было идти по давно заведенному порядку. Жених знал свою роль. Он, подобно придворному, отвесил поклон в сторону окна, где увидел украшенную драгоценностями головку Лукреции. После этого процессия двинулась к Ватикану, где ее ожидал папа с пятью кардиналами. Граф де Пезаро преклонил колени перед величественным тестем и произнес речь на латыни о нем самом, его государстве и всей принадлежащей ему собственности. Папа ласково ответил. По окончании официального приема граф де Пезаро вместе со свитой направился к кардинальскому дворцу, расположенному рядом с замком Святого ангела, где поселился в ожидании церемонии бракосочетания.

Здесь я хочу прервать повествование, чтобы сказать несколько слов о Джованни Бурхарде, церемониймейстере папского двора и непосредственном свидетеле событий. Немец из Страсбурга, купивший свое место за 400 золотых дукатов, он все время проводил в камерах и антикамерах Ватикана. Придавая значимость происходящему, вел дневник (записи были на так называемой вульгарной, «кухонной» латыни), в котором отмечал все важные события, свидетелем которых он был. Несмотря на определенную психологическую ограниченность, его, как правило, признают одним из основных очевидцев римского периода жизни Борджиа, хотя находятся историки, подвергающие сомнению надежность его свидетельств. Конечно, следует признать, что иногда создается впечатление, будто он намеренно хотел запутать нас. Страницы дневника «Liber Notarum» переполнены мельчайшими деталями различных торжеств и подробностями папского этикета, так что не остается ничего другого, как поверить ему и усмотреть в его педантизме и упорядоченности надежность свидетельства старательного государственного служащего. Правда, временами нам придется столкнуться с такими местами в дневнике, которые предоставят ужасающие обвинения в адрес Борджиа и Лукреции. Бурхард никогда не занимался сплетнями, не обсуждал событий и не высказывал собственного мнения. Его недоброжелательность видна как раз в показной сдержанности. Однако практически невозможно сомневаться в человеке, терпеливо показывающем более чем на сотне страниц, что он понимал, как следовало сохранить свое место. Очевидно, ограниченные пуританские взгляды вынуждали его искажать некоторые события, происходящие в среде Борджиа, но при этом доказывать достоверность представленных свидетельств. Бурхард не осуждал Борджиа; он сухо, точно, даже несколько смягчая, описывал непристойности, свидетелем которых являлся. Большинство современных историков были вынуждены признать, что почти каждое из описанных Бурхардом событий находило отражение в переписке его современников, не подозревавших о дневнике церемониймейстера. У меня еще будет повод вернуться к рассмотрению этого вопроса. А сейчас мы имеем дело с тем Бурхардом, который занимается планированием шествий, приемов и в июне 1493 года занят церемонией бракосочетания дочери папы римского.

Свадьба проходила в новых апартаментах Ватикана, и Пинтуриккьо уже приступил к их росписи. Комнаты, роскошно обставленные, тем не менее, не были загромождены мебелью. Помимо расписных стен, золотых потолков, лепных и мраморных украшений, все убранство состояло из восточных ковров и мягких драпировок. Были там кресла, диваны и бархатные подушки, но самым важным являлся возвышавшийся над всем трон папы, вернее, два трона: один в большом зале, где происходил прием, а другой в небольшой комнате, предназначенной для церемонии. Герцог Гандийский получил задание привести невесту и, надо сказать, великолепно справился с ним. В честь сестры герцог облачился в необычную турецкую мантию, a la francaise, волочащуюся по земле, из золотой струящейся ткани, расшитой огромными жемчужинами; на шее у него было ожерелье из рубинов и жемчуга, а головной убор украшен великолепным бриллиантом.

Наконец настал и день, 12 июня, и час церемонии. Вбежавшие первыми в апартаменты дамы оказались настолько возбуждены, что в спешке многие из них забыли преклонить перед папой колени, – факт, должным образом отмеченный шокированным Бурхардом как признак духовной анархии. Восемь кардиналов ожидали жениха, за которым отправили толпу прелатов, и папу. Жених тоже появился в турецкой мантии, a la francaise, но, в отличие от одеяния герцога Гандийского, на ней не было драгоценных камней, а только ожерелье, которое ему одолжил герцог Мантуи (вызвавшее улыбку узнавания у посла Мантуи). Немедленно по прибытии Сфорца последовал аффектированный выход Хуана и Чезаре, старших сыновей папы, неожиданно появившихся в комнате. Они вошли через потайную дверь, открывшуюся в стене. Чезаре был в епископском облачении, резко контрастировавшем с одеянием брата, роскошь которого вызвала множество пересудов; даже в те дни человек, носящий драгоценные камни стоимостью 150 тысяч дукатов, считался исключительным явлением. В апартаментах Борджиа были небольшие комнаты, и в данном случае в этих экстраординарных условиях они оказались просто забиты людьми. Здесь находились военные и гражданские лица; из уст в уста передавались прославленные имена; ходило множество слухов, и царило лихорадочное возбуждение. Даже острое зрение послов не позволяло им объять все происходящее.