редакции через десять минут. Принес ее сам прокурор. Он был уже не молод: седые виски, глаза глядели устало. Левый рукав пиджака болтался: одна рука потеряна, наверное, на войне.

— Вот… — сказал прокурор, положив статью перед Сергеем. Он пристально и долго всматривался в Сережино лицо, потом положил руку ему на плечо и заговорил как-то по-другому — сердечнее и мягче: — А теперь давай начистоту? Потерял статью?

Сережа покраснел, кивнул головой и покорно рассказал, как шли ко дну кораблики, пушенные рукой Зои.

— Всю эту петрушку с гробе-цицеро ты придумал, конечно, не сам, — уверенно заявил прокурор. — Но вот тебе мой совет: если хочешь по-настоящему работать в советской газете, — не ври, не ловчи, не дурачь людей.

— Честное слово, больше никогда… — начал было Сережа, но прокурор перебил его, протянул руку:

— Понятно. Себе дай слово и держи его.

Он повернулся, чтобы идти.

Сергей остановил его вопросом:

— А как вы все-таки догадались? Следственный опыт?

Прокурор усмехнулся.

— До войны я наборщиком работал. Не один год, братец мой. А когда на Курской дуге потерял руку, пошел учиться. Был следователем, стал прокурором. Больше вопросов нет?

Уже стоя в дверях, сказал:

— Заходи ко мне. Интересный материал дам. Будет что напечатать курсивом гробе-цицеро на шпонах и бабашках.

И они оба засмеялись…

ЖОРИНО ПРИЗВАНИЕ

Призвание найти не так-то легко. Жора Кусачкин убедился в этом на собственном опыте.

Он долго был фотографом. Но после того как фотоателье «Рембрандт-1», «Красная светопись» и другие, носящие не менее звучные и эффектные наименования, стали вытеснять «пушкарей»-фотографов, Жора задумал сменить профессию. «Это не мое призвание!»— сказал он. Ему надоело ожидать клиентов, сидя со своим фотоящиком и треногой на бойком месте возле общественной уборной и с тоской смотреть на декорацию с серой, в яблоках лошади. Окончательно продралась и обмахрилась прорезь на полотне, предназначенная для тех, кто вздумал бы увековечить себя в этой романтически-кавалерийской обстановке. Жора мог бы, конечно, заказать новую декорацию, где лошадь заменена вертолетом, но в тот критический момент денег не оказалось, и, повторяем, он разочаровался в фотографии.

Куда идти?

Люди нужны всюду, но всюду спрашивают об умении что-нибудь делать или в крайнем случае о желании учиться. А у Жоры не наблюдалось ни того, ни другого.

Еще на заре туманной юности, не поладив с синтаксисом и десятичными дробями, он решил, что всякое учение ему противопоказано, как некоторым противопоказана езда в автобусах. Его укачивало от разговоров о науке.

Дольше всего Жора был маляром, помогал писать вывески старику мастеру с прокуренными усами и подвязанными ниткой очками. Но он понимал, что и это не его призвание. Жора ненавидел буквы: они напоминали школу, учительницу русского языка, терпеливо, но безуспешно учившую Кусачкина писать слово «итти». Жора считал, что в данном случае достаточно одного «т», а седая учительница упорно держалась иного мнения.

На вывесках попадались и цифры, например: «Гастроном № 13» или «6-я ремстройжилконтора». Подобно буквам, они воскрешали в памяти школу и учителя, стремившегося воздействовать на учеников личным примером и изысканно-вежливым обращением.

— Кусачкин, — говорил он, — передайте вашей уважаемой матушке выражение моего глубочайшего соболезнования по поводу вашего возмутительного поведения на уроках, а также фиглярства, неуважения к товарищам и феноменальной лени.

Маляра из Жоры не получилось. К такому выводу пришел старичок мастер с прокуренными усами. Он уволил Кусачкина.

Пожалел Жору только один человек — агент по приему заказов… Сеня Козырь, предприимчивый юноша, любивший говорить:

— Заработать можно где угодно и на чем угодно. Надо только знать, что больше всего любит начальство.

Жоре он помочь оказался не в силах. Ему самому грозил «вылет»: старик мастер оказался неподкупным.

Довольно долго Жора перебивался случайными заработками: преподавал бальные танцы и торговал в пригородных поездах открытками целующейся пары с надписью: «Верность до гроба».

Однажды на шумной московской улице, усаженной липами, Жору остановил дружок Сеня Козырь.

— Приветствую категорически! — раздался его бодрый голос.

Они разговорились. Сеня вспомнил, как Жора смешил всех в малярной мастерской, и предложил участие в «дикой бригаде», уезжающей на «культурное» обслуживание лесорубов Севера. В этой бригаде Сеня был главным администратором.

Так началась артистическая карьера Георгия Кусачкина — конферансье и «единственного в СССР исполнителя головокружительного полета вниз головой под куполом цирка на 5 метров 20 сантиметров».

В поселке, где выпускалась районная газета, Кусачкин распил с метранпажем типографии бутылку перцовки и ухитрился тиснуть анонс о чуде циркового искусства. Первыми зрителями первого номера были наборщик и метранпаж. Они же дали и первую, правда, устную рецензию:

— Ловкач!

Очевидно, это относилось к спортивным достижениям Жоры. Выполняя свой номер, Кусачкин долго крутился и раскачивался на трапеции и, наконец, уцепившись ногами в спальных тапочках за палку, повисал вниз головой. Его друг Сеня выбивал в это время тревожную дробь на барабане, взятом под честное слово в пионерском отряде.

Но как-то раз, выпив лишнее, Кусачкин свалился с трапеции. Образно это можно было бы назвать падением с Олимпа на грешную землю. Жора не ушибся, но со сцены ушел пошатываясь. За кулисы его провожал оглушительный свист зрителей.

Так оказалась запретной артистическая карьера. Опять встал роковой вопрос: что делать?

Недавно я встретил Кусачкина в доме отдыха «Голубой курган».

Утром после появления новой смены отдыхающих (это называется почему-то не приезд, а как на ипподроме — заезд) Жора появился в большом и светлом помещении столовой и сиплым голосом провозгласил:

— Доброго утра, товарищи! Меня зовут Георгий Петрович. Фамилия — Кусачкин. Тем, кто любит цирковое искусство, ока должна быть знакома.

Жора источал улыбки и обращался ко всем двумстам отдыхающих:

— Ну вот, я назвал себя. А вас как зовут?

Это надо было принимать за остроумную шутку. Чтобы отдыхающие по неопытности не пропустили остроты, Жора театрально засмеялся. Официантка Машенька, слышавшая это уже десятки раз, морщила безбровое, розовое, будто сделанное из целлулоида лицо, прыскала и прикрывала рот ослепительно белым передником.

С того времени, как Жора обосновался в доме отдыха, вся природа стала его данницей.

На второй день после «заезда» Кусачкин оглушил еще не опомнившихся горожан плакатом, написанным в гамме яичницы с луком (вот где пригодилась малярная выучка):

«ВНИМАНИЕ!!! ВНИМАНИЕ!!!

ПО УТВЕРЖДЕННОМУ ДИРЕКТОРОМ ПЛАНУ КУЛЬТМЕРОПРИЯТИЙ СЕГОДНЯ ПОСЛЕ ЗАВТРАКА МАССОВАЯ ПРОГУЛКА ПО ИСТОРИЧЕСКИМ МЕСТАМ: «ПОЛЯНА РАССТАВАНИЯ», «ОБРЫВ ЛЮБВИ».

НАС СОПРОВОЖДАЮТ