Вооружены были по-разному: имелся огненный бой (время от времени слышался хлопок из короткоствольных пищалей, и стрелявший окутывался облачком дыма), однако большинство было с луками и пользовались ими умело.

Тактика нападения была отработана до мелочей, каждый воин знал свой маневр. Сверху это было особенно наглядно. Не мешая друг другу, не проявляя ненужной инициативы, не подставляясь зря под пули… Чужаки воевать умели. Выскочат из природных укрытий, развалин всяких, зелени, выпустят на скорости пару стрел и опять под защиту. Если пулю от маркитантов не схлопочут.

Удачное попадание отмечалось диким визгом и улюлюканьем, от которого кровь стыла в жилах. Было в этих криках что-то идущее из тёмных древних времён. Но, справедливости ради, попадания те были редки. Гораздо чаще вылетал из седла налетчик. Торговцы умело прятались и били на выбор. Любой маркитант был прирожденным воином. По крайней мере, в том, что касалось огнестрела.

Ситуация была патовой. Превосходство в силах на стороне нападающих, превосходство в оружии – обороняющихся. Кочевники, кем бы они ни были, не могли сблизиться с противником вплотную, без риска целиком полечь под автоматным огнем. В свою очередь маркитанты не рисковали контратаковать. Стоило им покинуть укрытие, и стрелы принялись бы собирать кровавую жатву. Да и дальнейшее продвижение обоза не представлялось возможным. На площади хотя бы имелось открытое пространство, среди же развалин кочевники получали еще одно преимущество и могли появляться едва не внезапно, нападая на неизбежно растягивающийся караван.

А мог ли караван вообще тронуться с места? Люди вряд ли пострадали сильно, но тут и там валялись фенакодусы, и дальше повозки предстояло хоть на себе тащить.

Всадники окружили вагенбург, время от времени поливая его дождём стрел. Они давно могли бы поджечь повозки, однако чужаков явно интересовало то, что внутри, иначе атака теряла всякий смысл.

Единственным свидетелем происходящего был я. Выстрелы неизбежно привлекали к себе внимание, однако нео и прочая нелюдь опасались попасть под руку противоборствующим сторонам. Потом, возможно, и дадут о себе знать, когда противники измотают друг друга. Нео, само собой, не гении, но толковых вождей у них хватает.

Боевые машины сюда забредали редко. Я забыл, когда видел био в последний раз. Крылатское их мало интересовало, а может, и вовсе не подозревали о нашем присутствии, орудуя ближе к Кремлю и другим районам. Это помогло нам продержаться и обустроить Комплекс. В противном случае, био раскатали бы нас как блин. Воевать с ними сложно, а договориться нельзя, ведь это умные, но всё же машины. У них своя, чуждая людям логика.

Я мысленно прикинул количество островерхих шапок – человек семьдесят, по нашим меркам серьёзное войско. Стоило определиться: вмешаться в схватку (зажигалки и острые штыри-стрелы были у меня с собой – советам дядьки Акима я следовал всегда), либо лететь в Комплекс за подмогой. Как ни хотелось сбросить смертоносный груз на головы противников, благоразумие победило. Обозначить себя нельзя, чем быстрее исчезну незамеченным – тем лучше. А особого толка от моего вступления в бой все равно бы не было.

Я рывком изменил направление и, оседлав воздушный поток, развернулся.

Маркитанты продержатся. Все-таки вооружены неплохо. Было бы патронов в избытке, они бы всех противников перестреляли. Отец обязательно вышлет подмогу. Заодно поквитаемся с чужаками и за Пойменское.

Обратный путь всегда кажется длинным. Особенно, если спешишь. Я выкладывался на полную катушку, лавируя и находя более быстрые потоки, но крыло не могло домчать меня мигом.

Чудес на свете не бывает. Я разрезал небесный простор быстрее рукокрылов, а хотел лететь молнией. Драгоценное время струйкой уплывало в песок.

Но всё имеет свой конец. Приземлившись перед ангаром и велев часовому стеречь крыло как зеницу ока, я стремглав бросился к отцу.

Дважды по дороге попадались ястребки, они недоумённо смотрели, порывались спросить, чего это я несусь как угорелый. В ответ приходилось бросать короткое «потом!».

Я предполагал, что найду отца на ярмарке, в трактире у тётки Матрёны. В это время он обычно был там. Мне, кстати, столоваться у неё запрещает. Говорит: «Не по должности!»

Я пулей влетел в трактир, едва не сбив с ног Тимошку-полового. В ополчение его не взяли по здоровью, мастеровым он не стал по косорукости, а «колхозником» из-за невероятной врожденной лености. Зато в трактире нашёл своё призвание. Умел подладиться к гостю, любую еду подавал так, что посетитель себя чувствовал пупом Земли, ну и ещё был батиными ушами: пересказывал, какие речи ведутся в трактире.

Старосте всегда нужно держать нос по ветру. Недовольные всегда найдутся, только опасность от них разная. Один побурчит и всё, а другой вынет ножичек из-за голенища да пырнёт при удобном случае. Первых отец прощал, со вторыми разговор короткий.

Как-то раз меня взяли в заложники, чтобы таким образом надавить на отца. Дескать, не пойдёшь на уступки, мы твоего щенка на полоски порежем.

Я тогда мальцом был, три года от роду. Не знаю, что за моча тем уродам в голову стукнула, почему на дело богопротивное пошли, только отец и меня из поруба освободил, и у злодеев кишки на кулак намотал. Батя… он такой, всё может. За меня любому глотку порвёт!

Но и ласки от него не дождёшься. С самых ранних лет меня приучал к строгости и воздержанности: в жизни, в делах, в поступках. Кремлёвским дружинникам иначе нельзя, а отец был лучшим из лучших.

Слово учил держать, мечом владеть, из рукопашной схватки победителем выходить. Только чувствовал я, что не все надежды отца оправдал. Большего он от меня ждёт, а чего именно – непонятно. Я тогда себе зарок дал: хоть из кожи вылезу, но перед отцом отличусь. Похвала из его уст – лучшая награда.

Я повертел головой в поисках отца. Его не было видно.

– Тимошка, где староста?

– Только-только ушёл.

– Куда?

– Дык мне ж не докладываются!

Я снова кинулся на улицу, высматривать отца. Его ни с кем не спутаешь, в любой толпе выделяется. Поворот, ещё поворот. Каждая улочка в Комплексе с двойным назначением, в любой миг из мирной обители превратится в форпост обороны.

Вдалеке виднелась фигура отца, о чём-то разговаривавшего с двумя помощниками.

– Староста!

Он вскинул голову.

– Там, в паре вёрст за Пойменским, бой. Семь десятков верховых напали на обоз маркитантов. На помощь надо идти… – выпалил я, переходя на бег.

Лицо отца стало суровым.

– А пойменские чего?

– Нет больше их. Деревню сожгли, жителей перебили.

Кулаки Добрыни сжались.

– Кто?!

– Думаю, те, кто сейчас маркитантов потрошит.

– Ясно, – в глазах отца зажглись недобрые огоньки. – Что за верховые? Чем вооружены?