Когда они подкатили к огромному вокзалу, какой-то подросток лет пятнадцати бросился открывать дверцу роскошного экипажа. Но соскочивший в ту же минуту с козел лакей Жана, обиженный непрошеным вмешательством в его служебные обязанности, так грубо отшвырнул мальчика от кареты, что тот растянулся во весь рост, больно ударившись лицом о мостовую. Богатство не ожесточило сердца героев Клондайка. Все трое невольно вскрикнули, а Жан, поспешно выйдя из кареты, подхватил парня подмышки и поставил его на ноги:

— Не очень больно?.» Все цело?.. Прости, друг, и, прошу тебя, прими маленькое вознаграждение.

А подросток, хотя у него обильно струилась из носу кровь и ему было очень больно, заставил себя улыбнуться и пробормотал:

— Вы очень добры, но, право, ничего…

Ни упрека, ни малейшего намерения поскандалить, чтобы извлечь выгоду из происшествия.

От взгляда Жана не ускользнуло, что у подростка приятная внешность, что одет он опрятно и что в нем нет ничего от классического типа открывателя каретных дверей[15]. Облик Гавроша[16], но отнюдь не уличного хулигана. Все это мгновенно промелькнуло в голове Жана. Порывшись в жилетном кармане, он вытащил оттуда горстку луидоров[17]и протянул их мальчику.

— Бери, не стесняйся, — сказал Жан Грандье, — и не поминай лихом нашу встречу.

Мальчик краснеет, бледнеет, смотрит, разинув от изумления рот, на золотые монеты и, наконец, восклицает:

— И все это мне? Из-за какого-то шлепка о мостовую? Здорово!.. Благодарю вас, князь! Наконец-то я выберусь за фортифы[18]и полюбуюсь на белый свет!

— Ты любишь путешествовать? — спросил Жан.

— До безумия! С пеленок мечтал… А теперь вот благодаря вам я могу купить билет до Марселя.

— Постой, постой, но почему же именно в Марсель? — воскликнул Жан.

— Потому что уж там-то я как-нибудь обернусь и непременно попаду в страну буров.

— Что?! Ты хочешь в волонтеры?! — невольно вырвалось у Жана.

— Да. Уж больно хочется поколотить этих англичанишек, которые мучают буров!

Леон Фортэн и его жена с интересом прислушивались к разговору, в котором собеседники перескакивали с пятого на десятое.

— Как тебя зовут? — без лишних предисловий спросил Жан.

— Фанфан.

— Где живешь?

— Раньше жил на улице Гренета, двенадцать, а теперь так, вообще… ну, просто на улице.

— Родители есть?

— Отец. Он пьянствует все триста шестьдесят пять дней в году и уж никак не меньше двух раз в сутки награждает меня колотушками. А позавчера совсем из дому выгнал.

— А мать?

— Пять лет, как умерла, — ответил мальчик, и на глазах у него блеснули слезы.

— Так, значит, ты твердо решил записаться в трансваальскую армию?

— О да!

— В таком случае, Фанфан, я беру тебя с собой.

— Не может быть!.. Благодарю от всего сердца! С этой минуты я ваш и на всю жизнь! Увидите, как предан будет вам Фанфан!

Так капитан Сорви-голова завербовал первого добровольца в свою роту разведчиков.

В Марселе Жан завербовал еще одного добровольца, который работал раньше поваренком на морском пароходе, а теперь был без места. Его, как и всякого провансальца, звали Мариусом, и он охотно отзывался на прозвище «Моко».

В Александрии Жан завербовал сразу двоих. То были юнги: один — итальянец, другой — немец; оба они только что вышли из больницы и ожидали отправки на родину. Немца звали Фрицем, итальянца — Пьетро.

Рассмеявшись, Жан сказал Фанфану:

— Четыре человека — целый полувзвод, и я его капрал!

Вербовка этого разноязычного интернационального отряда продолжалась всю дорогу.

В Адене Жан наткнулся на двух алжирских арабов. Их вывез из Алжира губернатор Обока[19], но они бежали от него и теперь старались как нибудь устроиться. Они говорили на ломаном французском языке и охотно согласились следовать за внушавшим доверие молодым человеком, который к тому же предложил им великолепное жалованье.

Наконец, уже на пароходе, Жан Грандье встретился с семьей бедных французских эмигрантов, отправлявшихся попытать счастья на Мадагаскар.

Их было пятнадцать человек, считая племянников и других дальних родственников. И, увы, все они были так бедны, что даже легендарная, ставшая нарицательной нищета Иова[20], наверное, показалась бы им богатством.

Молодость и энтузиазм Жана произвели сильное впечатление на этот маленький клан, и ему удалось уговорить трех юношей последовать за ним в Трансвааль Под предлогом возмещения убытков за потерю трех пар здоровых молодых рук, которых он временно лишал семью, Жан вручил главе семьи десять тысяч франков и обещал выплатить столько же после окончания кампании.

«И все же мне хотелось бы пополнить свой отряд до дюжины», — думал Жан, превратившись из капрала во взводного.

Результаты, которых он добился в этом отношении по прибытии в Лоренцо-Маркес, превзошли все его ожидания.

Жан, как человек, привыкший надеяться только на самого себя, привез из Франции на сто тысяч франков оружия, боеприпасов, одежды, обуви, предметов снаряжения и упряжи. Он знал, что на войне все может понадобиться. Правда, его немного тревожил вопрос о выгрузке этого более чем подозрительного багажа на португальской территории. Однако, несмотря на свою молодость, наш друг был достаточно дальновидным и опытным парнем, ибо опасные приключения являются лучшей школой жизни. Поэтому, когда корабль пришвартовался, Жан преспокойно оставил на его борту свой огромный груз, а сам отправился на дом к начальнику португальской таможни.