Тем временем сразу два обстоятельства не позволяли Егору расслабиться и вынуждали его быть беспощадным к самому себе – разгром, который учинил Бугор его родному брату, и воспоминания о том, как мама стояла в двери автобуса рядом с железной банкой для чаевых. Когда от приседаний, отжиманий и других упражнений уже пресекалось дыхание и перед глазами плыли стены, окна и потолок, Егор, конечно, валился на пол, но почти тут же в голове возникали либо хлёсткие, как пушечные выстрелы, столкновения Бугра с Виктором, либо мама возле той, как у нищенки, банки. И ярость заставляла Егора подняться, бросала к новым упражнениям – через боль, через «не могу». А потом и Виктор стал спускаться со своей койки и помогать Егору…

Спустя ещё две недели, когда Егор уже самостоятельно, без Витиной страховки, начал ходить от кровати до окна и обратно, мама вдруг сказала:

– А ты знаешь, Гоша, я же до трёх лет носила тебя на руках. Ты представь: я дам тебе куклу в десять килограммов и скажу, чтобы ты весь день не спускал её с рук даже на минуту. А я тебя так три года носила, пока Вите стало пять лет, и он помог тебе костыли освоить…

Егор представил – у него было хорошее воображение, развитое почти двенадцатилетним малоподвижным образом жизни. Поэтому, как только ни мамы, ни Вити снова не было дома, он дохромал до кухни, наполнил водой две пустые четырёхлитровые пластиковые бутылки, приделал к их горлышкам верёвочные петли, продел в эти петли поясной ремень и так, на манер двух грузил, перекинул их через шею и повесил себе на грудь. С этим грузом он стал ходить по квартире, а потом и приседать. Правда, после двух приседаний рухнул на пол и заплакал от бессилия. Но тут его взгляд остановился на портрете Ивана Ткаченко, висевшем на стене над их с Витей кроватью. И ему вдруг показалось, что у этого портрета никакой не портретный взгляд, а живой и даже испытующий.

– Нет! Я встаю! – обозлился Егор и сел со своим грузом, а потом поднялся – сначала на четвереньки, а затем и выпрямился во весь рост с тяжёлыми бутылками на груди. И снова в упор посмотрел в глаза портрету Ивана Ткаченко. – Ага, смотрите?! – с вызовом сказал он портрету. – А вот я сейчас пять раз присяду! На спор!

И, выиграв спор, радостно растянулся на полу, раскинув руки.

Тут в комнату вошла мама и испугалась:

– Егор! Что у тебя на шее?

Он улыбнулся:

– Смотри…

Снял свои «грузила», облегчённо поднялся на ноги и, раскинув руки, стал приседать на двух ногах:

– Раз!.. Два!.. Видишь? Три!.. Четыре!..

– Хватит! Егоша, хватит! – бросилась к нему мама, обняла и расплакалась счастливыми слезами. – Господи, спасибо Тебе! – И вдруг упала на колени и закрестилась, говоря и плача от счастья: – О, Пресвятая Богородица! Благоговею пред Твоим чудесным даром!..

* * *

В апреле Егор решил пойти в школу без костылей. До этого, не сговариваясь, все трое – и Егор, и Виктор, и даже их мама – больше трёх месяцев хранили выздоровление Егора в тайне и от соседей по дому, и от школы, и даже от врачей. Не то, чтобы они боялись сглаза, а просто сами не могли до конца поверить в это чудо. Хотя Егор уже вполне сносно ходил по квартире, лишь изредка припадая или прихрамывая на левую ногу, которая, конечно, ещё довольно быстро уставала и ныла.

Но к апрелю таскаться в школу на костылях, да ещё в тяжёлой зимней одежде, стало ни к чему.

Выйдя с Виктором из квартиры к лифту и ожидая, когда кабина поднимется к ним на пятый этаж, Егор вдруг посмотрел на лестницу, уходящую ступеньками вниз. Никогда раньше ему не приходило в голову, что по этим ступенькам можно спуститься без всякого лифта.

Ступеньки были для него полным табу. Но теперь…

Тут старая скрипучая кабина лифта взошла, наконец, на их пятый этаж, и двери лифта ворчливо открылись. Егор, однако, всё смотрел на лестницу.

– Ну! – нетерпеливо сказал ему Витя. – Поехали!

– Нет, пошли! – вдруг решительно сказал Егор и шагнул к лестничному проёму.

Виктор терпеливо пошёл за братом.

Первый пролёт Егор одолел довольно легко и даже с интересом прочёл выцарапанные на стене ругательства.

Но уже на втором пролёте левая нога подвернулась, и только ухватившись за перила двумя руками, Егор не шмякнулся лицом в стену.

– Ты что? Осторожно! – сказал Виктор и пошёл впереди брата, страхуя его от падений.

А ещё через два пролёта Егор откинулся головой к стене и закрыл глаза от боли в ноге.

В этот момент дверь квартиры «33» на третьем этаже открылась, из неё вышли двое малышей трёх и пяти лет с мамой. Они удивлённо и даже испуганно посмотрели на странных подростков – один с закрытыми глазами и весь мокрый от пота стоит на лестнице у стены, а второй держит в руках два школьных ранца.

– Мама, мальчик заболел? – спросил старший малыш.

– Накурились! С утра! – проходя мимо братьев, гневно бросила молодая мамаша и спешно увела детей вниз.

А Егор открыл глаза:

– Всё, Витя, вызови лифт…

В кабине лифта Виктор вместо первого этажа нажал кнопку пятого и сказал:

– Сегодня ты дома. Отдыхаешь.

* * *

Зато назавтра появление Егора без костылей стало в школе настоящей сенсацией. В классе все обступили его, и даже Клавдия Львовна, учительница истории, сказала:

– Господи, Егор! А ну-ка пройдись!..

Егор тяжело, но уверено прошёлся от доски до окна.

– Не может быть! – сказала историчка. – Это же… Это же «Праздник святого Йоргена»! Всё! Сели, ребята, все сели! «Праздник святого Йоргена» – это замечательный фильм двадцатых годов прошлого века, там великий Игорь Ильинский, ещё совсем молодой, играет мелкого воришку. Садись, Юрасов, к тебе это не относится. А фильм я вам покажу обязательно, это прекрасная комедия…

Егор сел на своё место и бросил взгляд за окно. Там, на школьном дворе, яркое апрельское солнце уже подсушило дорожки к спортивной площадке, и целая ватага птиц – скворцы, синицы и воробьи – деловито обживали просыпающиеся берёзы и даже сидели на турнике. Этот турник давно притягивал Егора, он решил с помощью Вити добраться до него на перемене.

Но когда они направились по коридору к выходу из школы, то в общей толчее Виктору пришлось на глазах у Кати уступить дорогу Бугримову, который гоголем шёл впереди своей постоянной свиты в составе Кости Зайцева и других прихлебал. А Егор споткнулся о подножку, которую, проходя мимо, подставил ему этот Костя Зайцев.