мог бы вернуться с трофеем. Но на того рассказ этот не произвел никакого впечатления. «Экая невидаль, — сказал он — да эти долгоносики у нас тут над крышами по вечерам летают…Только кто на них охотиться будет — кому они нужны. Вот я — молодой был, в горах на козлов охотился. Такие, знаешь, с рогами. Вот это дичь! А это…» И махнув рукой, в знак пренебрежения к вальдшнепам, он пошел сливать из канистры воду, поскольку предупреждали, что ночью могут быть заморозки.

В Мае Дмитрию пришлось чаще обычного ездить на работу, поскольку перед летом надо было закончить кой-какие дела, а в конце месяца и вовсе собрался перебираться в Москву. В Шапкино должны были приехать сын и невестка с детьми, которых оставляли на лето в деревне, и, хотя хозяева уговаривали Дмитрия остаться и уверяли, что места хватит на всех, он хорошо понимал, что с приездом детей жизнь «У Габрона» (так он именовал среди знакомых свое Шапкинское убежище) потеряет привычный уют. Он обещал хозяевам, что осенью снова приедет к ним, и сам твердо верил, что ничто не сможет помешать в будущем году состояться еще одной шапкинской осени, зиме и весе.

Но, судьба распорядилась иначе.

2

Шел 88-й год, принесший существенные изменения в содержание прилавков, кошельков и понятий многих людей. Взять хотя бы такое понятие как рынок: для большинства москвичей это слово обычно употреблялось в сочетании Усачевский, Тишинский, Даниловский или еще какой-то рынок, и означало толкучку, гвалт…Не ори, не на рынке…неразбериху…Короче говоря, — место, где, конечно, можно было что-то ухватить подешевле, а иногда и получше, но в то же время, несомненно, что-то убогое и примитивное в сравнении с государственными магазинами, с их пристойными полупустыми прилавками. И вдруг, в одночасии, выяснилось, что рынок — это и есть основа жизни общества, наиболее совершенный способ организации его хозяйства, что бабки за прилавками и есть носители самой передовой, самой справедливой формы распределения благ, ибо движет ими не плановая экономика, выдуманная лунатиками и бюрократами, но сама природа, творящая суд и справедливость, через неумолимые законы рынка.

Конечно, для многих обывателей такой поворот дела был полной неожиданностью…для многих, но не для Дмитрия, хотя и он не ожидал ничего подобного, но по роду своей деятельности оказался значительно ближе чем многие другие к грянувшим переменам.

Его деятельность, как уже сказано, была связана с некоторыми экономическими проектами, которые ранее не могли быть реализованы и до 88-го года являлись абстракциями, имевшими мало отношения к жизни и, соответственно, весьма скудно оплачиваемыми. Достоинством их было только то, что они не требовали ежедневного присутствия на работе, допускали работу дома, что и дало возможность состояться Шапкинской осени, зиме и весне.

Но в 88-м все переменилось: скромный НИИ, в котором работал Дмитрий, превратился в своего рода мозговой центр набиравшей силы перестройки и еще не ставших реальностью, но уже явно обозначившихся рыночных отношений.

«Яму нельзя перепрыгнуть в два прыжка». Так или примерно так гласил заголовок одной из статей того времени. Ясно, что прыгать надо было быстро, не теряя времени на пустые размышления о том, что будет потом.

Таким образом, Дмитрий и его коллеги неожиданно оказались крайне (вошедшее в моду словечко) востребованными. Реализация разного рода проектов, которые раньше не могли быть превращены в реальность, принятие экстренных решений, разъезды в неожиданные регионы в связи с новыми деловыми контактами — это и многое другое в корне переменило темпы и весь стиль их жизни.

Нельзя сказать, чтобы эта деятельность была бы Дмитрию очень по душе. Будучи человеком скорее созерцательного чем деятельного склада, он в душе тяготился свалившимися на него возможностями и обязанностями. Но в то же время, будучи человеком разумным, понимал, что упустить представившийся шанс, было бы глупо. К тому же не будем забывать, что это было время великой иллюзии, и что даже лучшие умы…и т. д, и т. д.

Нет надобности говорить, что кривая его благополучия настойчиво поползла вверх: казалось еще недавно он ходил в Шапкине на деревянных лыжах, а пластиковые считал ненужной роскошью. Не то теперь: за какие-нибудь пол-года он уже сменил две машины, и возможность пересесть на иномарку казалась реальной и соблазнительной.

Но не только это. В конце концов, для человека важнее всего личная жизнь, а для молодого мужчины это значит — отношения с женщинами. Так вот, и на этом фронте в жизни Дмитрия произошли перемены. Женщина, заставившая его страдать и бывшая одной из причин бегства в Шапкино, вышла замуж. Это известие было болезненным, но не слишком, ибо Шапкинской лес уже стоял между ними.

Свято место в его душе не долго оставалось пусто, и в него вошла другая женщина, а следом за ней с интервалом в два года девочка и мальчик. Таким образом, подойдя к середине земного пути, Дмитрий обладал всем, что может пожелать разумный человек: интересная работа, здоровье, семейное благополучие и растущее богатство. Единственно чего ему не хватало, так это времени, того самого времени, которого несколько лет назад у него было хоть отбавляй и которое он заполнял тоской, скитаниями и прокладыванием маршрутов в Шапкинском лесу.

Он много раз собирался съездить в те места, навестить хозяев, пройти хотя бы по малому кругу, но времени не было. На то, чтобы съездить в командировку в Америку — было, на то, чтобы провести с женой и детьми две недели в Хорватии — было, а на Шапкино, увы, не хватало.

Впрочем, в каком-то смысле, ему и не надо было туда ехать: Шапкинский лес с его тропинками и овражками, с его ельниками и березняками, с медуницей, ландышами, сороками, вальдшнепами — сам, то и дело, приходил к нему.

Вот сидит он на совещании, и вопросов так много и все они такие важные, что кажется нельзя будет выйти из кабинета, не поставив все точки над и. А он вдруг чувствует, что зацепил ногой за какую-то корягу, хотя он, кажется, недавно прошел здесь с пилой и расчистил всю эту лыжню…Если разогнаться и на эту корягу налететь — костей не соберешь…А сосед толкает его в бок.

— Дим, ты задремал что ль?

— Да нет, размышляю.

— Да, тут есть над чем поразмыслить.

И поразмыслить действительно есть над чем. Ведь эта коряга так глубоко в землю ушла, что просто руками ее не вытащишь, а за пилой идти неохота…А если лыжню чуть левее положить?..

Так что, в сущности, лес этот всегда был с