Дальше – лучше: ну не мастер я фехтования, шашку в руках держал, но только в рамках училищной программы, по типу «справа закройся, прямым коли». Не больше. А тут уже успел нашинковать чуть ли не взвод косоглазых. То, что это не мое умение, подтверждает тело – до сих пор едва руками шевелю. Да, истощен и ослаблен после ранения, но мышечную память никто не отменял. А ее у меня нет! Точно знаю. Тело отвечает на команды мозга, но выработанных четких рефлексов нет и в помине.

Но и это не все. У меня вызывает искреннее удивление тот факт, что я сейчас нахожусь на Сахалине в тысяча девятьсот пятом году. Да и сама эпоха – тоже. Вообще идиотизм, когда ходил в уборную, начал искать, где отвязывается гульфик (знать бы еще, что это такое), хотя достаточно было просто расстегнуть пуговицу на поясе. И еще машинально перекрестился на… на латинский манер. Православный с рождения так никогда бы не сделал. Да что за бред?

И самое пакостное, когда начинаю искать причины таких парадоксов, в башке вспыхивает сплошной ад, словно там танцует канкан целая орда паршивых айнов. А вот «свои» воспоминания как раз никакого беспокойства не вызывают.

Вот будет хохма, если посмотрю в зеркало и не узнаю свою рожу. Стоп, а почему бы и нет?

– Зеркало, зеркало… – Я повертел головой, с трудом слез с топчана и, пошатываясь, побрел к столу, где стояло небольшое дамское зеркальце в изящной оправе.

Слегка поколебался, заглянул в него и обреченно выдохнул:

– Господи…

В зеркале отражалась абсолютно не моя физиономия. Голубоглазый блондин? Да чтоб тебя! Хоть на плакат времен Третьего рейха о превосходстве нордической расы! Может, я просто свихнулся и брежу?

Перед сном ломал себе голову над тем, что такое Третий рейх и нордическая раса, но так ничего и не вспомнил. Вроде как уже во сне нащупал подсказку, но, тысяча чертей и тысяча блудливых монашек, поутру все напрочь забыл. Правда, проснулся отдохнувшим, рана почти не болела, голова – тоже, но тело по-прежнему бастовало, пожалуй, даже сильнее, чем вчера.

Во сколько проснулся, не знаю, но на дворе было уже светло. Комната пустовала, на табуретке рядом с топчаном стояла жестяная кружка с остывшим травяным отваром, а на блюдечке, прикрытом чистой тканью, лежал черствый кусочек лепешки, густо намазанный медом.

Пока спустил ноги с топчана, вспомнил все ругательства, что знал. Первым делом слопал завтрак, парой глотков влил в себя отвар и принялся пытаться расхаживаться. Один Господь знает, каких мук мне это стоило, но примерно через полчаса я смог почти без стонов доковылять до двери во двор. В лицо ударило яркое солнышко, я проморгался, переступил через порог и принялся вертеть башкой по сторонам, так как вчера в горячке боя ничего толком не успел рассмотреть.

Как очень скоро выяснилось, подворье выглядело вполне прилично для затерянной в непролазной лесной глуши охотничьей избушки. Огородик, загончик с парой черных лохматых коз, несколько сарайчиков и даже небольшая конюшня. Да и сам домик, крытый деревянной дранкой, оказался вполне добротным пятистенком, сложенным из мощных бревен, с основанием из дикого камня. Правда, сравнительно небольшим.

А вот аборигенов во дворе и даже вне его оказалось уж как-то сильно много. Причем не только волосатиков в кимоно, но и плосколицых узкоглазых товарищей в летних кухлянках, видимо, гиляков. Все они кучковались раздельно, сидели группками на земле и мирно чего-то ждали.

Едва я переступил порог, как туземцы повскакивали на ноги (на земле остались только несколько, почему-то лежащих на волокушах) и принялись с разной степенью экспрессивности и на разный манер мне кланяться. Но все как один – очень почтительно.

Не сразу сообразив, в честь чего чествование, я отбоярился важным сухим кивком, вышедшим очень естественно, словно я давно привык к тому, что предо мной шапки ломают, примостился на лавочку у стены домика и поискал взглядом следы вчерашней баталии. Но никаких следов резни уже не наблюдалось; ни трупов, ни крови – какие-то старательные уборщики присыпали дворик земелькой и даже утоптали ее.

От японцев остались только прислоненные рядком к избе винтовки и аккуратно сложенное в кучку снаряжение, вплоть до ботинок, фуражек и обмоток. И даже наименее пострадавшие элементы формы, в основном кителя, хотя все равно они были сильно заляпаны кровью. Н-да… действительно, кристально честные парни. Но окровавленное тряпье зачем с трупов сдирать? Впрочем, какая разница?

Я вытащил из ножен шашку, которую прихватил из избушки, и принялся внимательно ее рассматривать. Надо же… Очень скоро стало ясно, что мне достался настоящий раритет. Типичная кавказская шашка, легонькая, но длинная, кабы не под метр. Клинок очень слабо изогнутый, почти прямой, под обухом – три узких дола. Металл сероватый, с четко выраженным мелким рисунком, возможно, даже настоящий булат. Рукоятка медная, сплошь покрытая серебром, с удивительно мастерской тонкой гравировкой в виде переплетений листьев и цветов. Ножны деревянные, обтянутые змеиной кожей и с серебряным стандартным прибором: устьем, двумя обоймицами и наконечником. Но устье и наконечник длинные, с такой же чеканкой, как на рукояти.

Думал, что найду клеймо «гурда», которое на Кавказе лепили кому не лень и куда не лень, но нашел только печать мастера в виде головы волка и краткую арабскую вязь под ней. Ну… неизвестных мастеров и шедевров в их исполнении хоть пруд пруди, а узнаваемыми в истории остаются лишь раскрученные массовые бренды.

Кожа на ножнах местами потрескалась, серебро потемнело, а на клинке наблюдались легкие зазубрины, но все равно сохранность великолепная, особенно если учесть, что клинок, скорее всего, конца восемнадцатого или начала девятнадцатого века. Однозначно повезло – достойное приобретение.

«Вот откуда я все это знаю?» – в который раз озадачился я.

И в который раз не нашел ответа. Мелькнула мысль, что я совсем другой человек, каким-то загадочным образом вселившийся в тело штабс-ротмистра, потерявший свою настоящую память, а взамен получивший память Любича. Но эту версию я сразу прогнал как крайне идиотскую. Загадка природы…

Отложил шашку и взял одну из трофейных винтовок. Что тут у нас? Вся маркировка нанесена иероглифами, но модель не осталась загадкой – в академии мы тщательно изучали едва ли не все стрелковое вооружение вероятных противников. К тому же такие иногда попадали мне в руки с хунхузами в Приамурье.

Итак, винтовка конструкции полковника Нарияки Арисака, модель – «Тип-30», то есть образца тридцатого года эпохи Мейдзи. Калибр – шесть с половиной на пятьдесят миллиметров, неотъемный пятипатронный магазин и штык той же модели, что и винтовка. Исполнение качественное, все детали тщательно обработаны и подогнаны друг к другу. Честно говоря, так себе ствол, затвор даже пришлось прикрывать кожухом из-за склонности к загрязнению. Но точная, прикладистая и легкая, этого не отнимешь.

Впрочем, дареному коню в зубы не смотрят – теперь кроме шашки у меня есть винтарь и куча патронов к нему. Осталось только какие-нибудь портки найти, и вообще будет славно.