– Почему ты его не выгнала? Почему двенадцать лет ты позволяла ему воровать еду? – спрашиваю я.

– Не знаю. Вот такой я человек. Мне его было жалко. Не знаю.

– Но ведь он разрушал тебя?

– Да.

– И воровал еду у твоих детей?

– Да.

– И напивался каждый день?

– Да.

– Так почему же, черт побери, ты его не выгоняла9

– Не знаю.

Вот где тайна-то! Она не может ответить. Она даже не пытается оправдаться или придумать какую-нибудь философию про помощь ближнему, про сострадание, про «Все мы под небом едины».

Я слушала ее и думала о сотнях, тысячах таких Ир. И подобных мне. Эта Ира живет сейчас в комнате, где есть только матрац на полу и два стула. У нее нет телевизора, нет компьютера, ничего нет. Она должна за эту комнату уже 1000 баксов. С ней вместе в квартире живет сын хозяина, который вечно голоден и выпрашивает у Иры даже ту жалкую еду, которую она может себе позволить. Ира говорит, что когда она варит макароны, он приходит и жалуется на головокружение и голод. Ира отдает ему свои макароны.

– Мне его жалко.

Я спрашиваю, почему он не работает?

– Потому что ничего не умеет, молодой, всего 22 года.

– А раз ничего не умеет, пусть сидит голодный.

Ира посмотрела на меня так, как будто я предложила ей ограбить банк. Голодный человек – это ужасно. Его надо накормить. Пусть даже собственным ужином.

Перед уходом она сказала:

– Каждому человеку дается испытание по силам, только не каждый знает, есть ли у него эти силы. Многие верят, что сил нет, и сдаются. А некоторые верят, что силы есть, и продолжают барахтаться.

Когда моя мама гостила у меня, она рассказала, что одна моя одноклассница превратилась в алкоголичку. Я позвонила ей. На счастье, она была дома. Долго соображала, кто ей звонит. Потом очень быстро перевела разговор на себя и сказала с почти детским бесстыдством:

– А я совсем спилась. Стала алкоголичкой.

– Почему?

– Интересный вопрос, – помолчав, сказала она. – Не знаю, почему я спилась, а вот интересно, почему ты не спилась? Что тебя держит?

– Дети.

Мне не надо было даже думать, что меня удерживает на плаву. Конечно, дети. У моей одноклассницы детей не было.

Еще одна моя знакомая сказала однажды, что никогда не узнаешь человека, пока с ним не случится беда. В экстремальных условиях сразу станет видно, сломался человек или продолжает жить. Для меня живой человек не только тот, кто еще не умер, а тот, кто имеет надежду, мечты, планы, что-то такое, что заставляет его жить. И как же много вокруг таких, кто еще ходит по земле, дышит, но давно умер. Глаза тусклые, голос слабый, руки не гнутся, язык не шевелится, не задумываясь, отвечают «Да» или «НЕТ» на любые вопросы.

Сегодня получила письмо от мамы. На четырех страницах плотного текста мама учит меня жить. Припоминает мои старые грехи и ошибки, вспоминает, как она сама меня воспитывала, и как ей было тяжело. Наставляет меня, как вести себя с моими собственными детьми.

Приведу дословно одну ее фразу:

– Я, конечно, не должна вмешиваться в вашу жизнь, но мне кажется, мать может подсказать, посоветовать, и не просто может, а должна.

Вот такая логика у наших мам. Не может, но может, не должна, но должна. Письмо скучное, как лекция по марксизму-ленинизму. Или как история КПСС. Кто учил, тот помнит, а кто не учил – ничего не потерял.

Иногда я думаю – почему моя мама не говорит со мной? Не умеет? Не знает, о чем? Или просто я ей не интересна? Она пишет, что нехорошо говорить о себе, что ты умная. У людей может быть «другая» реакция. И дочке я не должна говорить, что она красивая. А то она, дочка то есть, испортится.

А, вспомнила, что мне это мамино письмо напоминает. Антон Павлович Чехов – «Человек в футляре». Лошади кушают овес и сено. Волга впадает в Каспийское море. Надо делать то, а другое не надо. Бедная моя мамочка. Всю жизнь она учит меня, что «как бы чего не вышло».

Когда родился мой сын, у моих соседей на три этажа ниже тоже родился сынок, и мы необыкновенно подружились. Я жила с родителями, а они жили одни, и я часто сидела у них дома, мы с Людочкой болтали и наблюдали за детьми. Мы вместе гуляли, проводили почти все время вместе.

Людочкина мама Алла Ивановна часто заходила к ним, чтобы помочь. Она мыла посуду или готовила, или убирала, или гладила – делала все, что придется, и всегда улыбалась, и всегда она была ласковая с Людочкой, и были они как подружки.

Я завидовала Людочке. Ее мама никогда не давала ей советов, никогда не критиковала, никогда не была раздраженной. Что бы Людочка ни сделала, все было хорошо, всем она была довольна. Стоит ли говорить, что я завидовала Людочке отчаянно.

Когда мне было лет двадцать, телевидение разродилось сериалом «Санта-Барбара». Довольно большая часть моей жизни прошла под звуки музыки из этой энциклопедии богатой жизни. Иногда я, сама смеясь над собой, зависала перед телеэкраном с надкушенным бутербродом в руке.

Почему смеялась? Да уже в то время наши юмористы потешались над домохозяйками, которые заняты уходом за детьми и ничего, кроме телевизора и телесериалов, знать не желают.

Телесериалы стали символом жизни обывателя, почти пошлости. В то время я училась в университете и считала себя прогрессивной и продвинутой. Тем не менее «Санта-Барбара» приковывала меня к себе вопреки моему слегка ироническому к ней отношению.

Помню, меня потрясали диалоги между матерью семейства и ее взрослыми дочерьми. Мать разговаривала с ними так, как будто это были не ее дети, а взрослые женщины, глубоко ею уважаемые. Она была вежлива с ними, шутила, очень деликатно спрашивала об их жизни, постоянно оговариваясь, что извиняется, если это может как-то повлиять на их, дочерей, самочувствие.

Иногда меня раздражали эти диалоги, я не могла поверить, что такое бывает в реальной жизни. Потом я подумала, что невозможно обмануть целую страну – Соединенные Штаты Америки, что если бы в этом сериале все было выдумкой, то никто бы не стал смотреть такой длинный фильм. Значит, все диалоги в фильме – правда. Это было так не похоже на мою жизнь, на мою семью.

Мои мысли скачут, но это только кажется, что все, о чем я рассказываю, – случайный набор событий и наблюдений. На самом деле все это о нас, о женщинах.

И история моей жизни, и другие истории, и первая любовь, и все остальное – о нас.

Говорят, у каждого народа, в каждой стране есть свой стиль общения. Итальянцы жестикулируют, японцы улыбаются и кланяются, англичане холодны и вежливы, шведы спокойны и приветливы. Русские раздражены.

Раздражены постоянно, непрерывно, перманентно, хронически.