окошками, бесконечными велосипедами, горшками и бельем. Наташа вспоминала мерцание с необъяснимой теплотой в сердце. Как такое возможно, она не понимала и сейчас, но хотелось вернуть его, сделать все, чтобы он снова грел и успокаивал молчаливым присутствием.

Набравшись сил, с первыми сумерками, истощенная, вышла снова из подъезда, в надежде выяснить у соседей, куда же пропал тот светофор. Улица, как назло опустела, редкие машины торопились по своим делам. Из пристройки, почти рядом с ее окном, вышла старуха с котом на поводке. Наташа сразу же направилась к ней.

– Извините, я стою и жду как раз вас!

Кот зашипел от неожиданности и изогнулся дугой, как будто это не Наташка подошла к нему, а привидение.

– Тихо, тихо Мальчик, спокойно… – натянула поводок старушка, не обращая на Наташку внимания.

– Вы не знаете случайно, на этом месте должен быть светофор. Он вечерами моргал, но сейчас от него нет даже места, где он мог бы стоять, – Наташка выговорила это, понимая, что несет страшную белиберду, но душа требовала.

Старуха глянула на девицу из-подо лба и прищурившись ответила нехотя:

– Мальчик, смотри-ка, это ж надо, до чего молодежь дошла, ты посмотри на нее, наркоманка что ли? Светофоры ей мерещатся, тьфу.

– Но как же! Ведь прямо на этом месте! Каждый вечер свет…мерцал у меня на стене в комнате, – огорчилась Наташа.

– В голове у тебя шприцы мерцают! Никогда на этом месте ничего не стояло, я здесь почти с рождения проживаю. Иди ко мне Мальчик, – поднимая кота, что пытался рыться в опрокинутом мусорном бачке, – единственный свет, что всех здесь доконал, это свечки или что у нее там, – старуха выругалась и закашлялась, – кхе-е, кхе-е… лампадки, дурехи-молитвенницы старой, из нашего подъезда. Вот они как раз в твое окно и глядели. Не одной тебе мешали, из вашего подъезда многие жаловались, а ей хоть бы что.

– И где же она теперь, эта бабушка? – спросила осторожно Наташа.

– Где, где. Забрали ее отсель, в другое место, – старуха показала согнутым пальцем вверх и добавила, – откуда не возвращаются. Затянула посильнее поводок на шее кота, отчего тот захрипел, и плавно направилась в сторону покосившейся надписи «Поликлиника».

Наташа вернулась домой, подъезд с выбитой лампочкой, комната и полная тишина создали внутри нее еще большее отвращение, состояние ее не изменилось даже от таблетки успокоительного. Стали мерещиться по углам черные тени. Взгляд поплыл по комнате, остановившись в центре зеркала. За ним сидела она, Наташка, измученная, постаревшая. От былой красоты остались лишь легкие очертания. Смотреть на себя не хотелось, да и что-то мешало, темные пятна кружили в зеркальном отражении, голова подрагивала.

Она решила выпить препарат сильнее первого, после которого, стена начала мутнеть. Сердце не успокаивалось, вялость нарастала, голова наполнялась свинцом. В сером углу комнаты выросли очертания огромного пуделя, он был почему-то с рогами и колючей шерстью и молча стоял усмехаясь.

Наташа решилась принять таблетки горстью, не понимая, что делает. Зрение затухало, а существо приближалось. С каждым шагом оно плавно преобразовываясь, во что-то похожее на человека. Под закрывающиеся веки девушка увидела высокого мужчину с сияющей белозубой улыбкой.

Зрение совсем уснуло, и последнее, что, Наташка ощутила, это лоск и жесткость костлявых пальцев на щеке и слова:

– Ты моя! Давно моя…

…

Спустя вечность, глаза вновь открылись. Она обнаружила, что, сидит под зонтиком в уличной кафе. На столике ожидал стаканчик, наполненный, горячим, ароматным кофе. Края новенького платья развивались от ветерка, помахивая ромашками прохожим. Встречные улыбались симпатичной девушке. Кто-то одобрительно качал головой, другие указывали рукой в сторону маникюрного салона. Жизнь словно начиналась заново.

Жизнь

Между каплями проливного дождя, раз за разом, искрой взрывался звонкий стук на фоне шипящего радио, что пыталось подпевать. Шел он из-за тележки у старых рельсов. Крупный человек в оранжевом жилете, медленно, почти без усилий взбрасывал тяжелый молот, и тот падал, вниз на металлический путевой костыль, вбивая огромный гвоздь своим весом.

За моросящей дымкой послышался окрик:

– Натаха, зака-анчивай! Домой пора!

Человек разогнул широкий жилет во всю спину и поправляя края платочка, ответил:

– Куда торопиться? Полчаса еще. Доделаю, сама вернусь.

В ответ прилетело:

– Э-э правильная ты наша. Пахай, пахай, мы до дому.

Женщина смахнула влагу с искореженной шрамом, расщелине губ и провожая взглядом автобус, снова принялась за дело.

Работала она без рукавиц, пальцы огрубели от летнего солнца, морозных дней, осенних ветров, а жесткие черты лица уже совсем не показывали колебания души. Потому, вбивая костыль за костылем, никто не смог бы обнаружить, что внутри ее. Как кипит она сейчас, словно водогрейный котел в вагоне поезда. Дышит гневом от несправедливости, от несоразмерной оплаты за работу, за то, что ей нужно будет топать километры, по полю, в такую погоду. А ведь она тоже хочет, как они, трястись по ухабинам в теплом автобусе, хочет день зарплаты и праздничный стол, мечтает о семье и тихой радости.

Переступать через правила, через обостренное чувство справедливости, Натаха не умела с детства. Еще в детском доме, когда группа уходила с урока, она оставалась одна, выполняя все задание до победного конца, за что ее хвалили воспитатели. Через годы, когда в училище ее обидно обзывали, она терпела. Но как только дело касалось обиды другого, слабого, тут же ввязывалась в драку или выяснение отношений. Впрочем, во всех таких случаях ее выручало крепкое, совсем не девичье телосложение. Неприятности слагались в общую кипу внутри нее, ожидая момента и тлея понемногу. Родителей своих Наташа не видела, знала лишь, что мать умерла в лагерях и вела не самую праведную жизнь. Друзей у девочки никогда получалось приобрести, дети не водились с «заячьей губой», да и молчать она умела, но лишь снаружи.

Однажды, пышногрудая приятельница-лаборантка из вагонного депо, пригласила Наташу в кино, обещая познакомить с «кое-кем». Там, у кассы, случилась ее первая, настоящая встреча с парнем. Хотя на макушке «парня» уже поблескивала плешь, а скрупулезность с экономностью показались ей тогда, незначимыми, впрочем, как и его внимание. Но, ведь ухажер купил ей билет, пусть и самый дешевый, и с ней случилось настоящее свидание. Целую неделю после, не могла она спокойно уснуть, мысли заполняли тревожной теплотой. Не зная, как себя поставить, что делать и говорить в таких случаях, Наташа даже к гадалке сходила. Только кофейная гуща показала кипу новых неприятностей. А еще через неделю, она узнала, что знакомство ее состоялось лишь по той причине, что тот самый «кое-кто» не имел места, где жить и прописаться, и по совету общих знакомых решил претендовать на руку и сердце