Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И что говорит Молли на видео?
Бергер закрыл глаза, с силой надавил пальцами на веки.
— Немного.
Рита Олен с улыбкой подалась вперед.
— Понимаю, — сказала она.
— Что вы понимаете?
— Что вы помните запись наизусть. Что она сказала?
Бергер тяжело вздохнул, тоже наклонился вперед, нависая над столом. Оказавшись лицом к лицу с Ритой Олен, он медленно процитировал, глядя ей в глаза:
— «Я знаю, что ты планировал наше будущее, Сэм. Знаю, что ты хотел, чтобы мы работали консультантами по безопасности в этом эллинге, который для меня не более чем отрыжка прошлого. Я не могу, Сэм, просто не могу. Мне необходим покой. Возможность поразмыслить, прийти в себя. А потом посмотрим, сможем ли мы встретиться снова, все вместе. Постарайся успокоиться. Тебе тоже нужно остыть, помни об этом».
— Все вместе, — повторила Рита Олен.
Бергер фыркнул.
— Думаю, только это «все вместе» и удержало меня от того, чтобы окончательно спиться, — сказал он.
Олен снова откинулась на спинку дивана, что-то записала.
— И как вы это трактуете? — спросила она.
— Так же, как и вы, — ответил Бергер. — Конечно, «все вместе» может означать «ты, я и Дезире Русенквист», это наша старая команда, но скорее всего это, черт возьми, означает «ты, я и наш ребенок». Мне очень хочется в это верить.
Рита Олен кивнула. Слегка улыбнулась. Сделала пометки в блокноте.
— Только вы можете это знать, — сказала она. — Вы много думали о ребенке?
— Он же в ее теле.
— Это не ответ.
Бергеру показалось, что он весь сжался. Съежился.
— Да, я много думал о ребенке, — сказал он.
5
Ночь. Штиль. Все вокруг замерло, как на фотоснимке.
Прямая улица стрелой протянулась между плотно стоящими домами. Уличные фонари пятнами выхватывают из темноты одинокие припаркованные автомобили по обе стороны дороги. Время года — неопределенное. Ясно только, что царит ночь. Ночь в ближнем пригороде.
Через редкие щели — в шторах, жалюзи, гардинах — струится слабый свет, это свет таких разных царств людей, страдающих бессонницей или боязнью темноты.
Все неподвижно. Полное безмолвие. Отдых и покой.
Для всех, кроме Нади. Она не отдыхает. В зеркале заднего вида она встречает свой взгляд.
Сколько всего он вмещает…
Не отводя взгляда, она шарит рукой по пассажирскому сиденью фургона. Парадоксальная уверенность на короткий миг отражается в ее карих глазах, когда пальцы скользят по металлу. Взгляд из-под черной шапки с отворотом смягчается.
Она теребит колье в форме восьмых нот, видит в собственных глазах всю свою жизнь. Видит детство, бедное, но живое, густой загадочный лес, вкусные бабушкины блины, незабываемые часы у фортепиано, видит маленькую певчую птичку словно со стороны. Потом видит продолжение: фабрику, монотонную работу, тоску, смертельную опасность. Видит мечту, рай, который внезапно оказался совсем рядом — только руку протяни. Она видит, как направляется туда.
Видит и ад. Но туда нельзя. Лучше не надо.
Возвращаться в те годы. Они погребены слишком глубоко в памяти.
Те годы, что она провела здесь. Потерянные годы.
Все решится в это мгновение, на этой улице. В тот миг, которого так ждет Надя.
Время идет.
Справа от фургона в свете фонаря мелькает силуэт собаки. Надя сидит неподвижно, невидимая для всех, поглаживая металл кончиками пальцев. В световом пятне появляется хозяйка собаки, женщина с коротко остриженными светлыми волосами, в кожаной куртке и джинсах. Когда собака дергает поводок, на запястье женщины обнажается фрагмент татуировки. Ротвейлер останавливается, чтобы обнюхать переднее колесо, и татуировка снова скрывается под рукавом куртки.
Теперь Надя изо всех сил сжимает в руке металл, готовая поднять пистолет и направить его на пассажирскую дверь.
Женщина тянет за поводок. Тоже сильно. На руке отчетливо видна татуировка. Сердечко. Пронзенное стрелой имя «Сэм». Капелька крови. Кровоточащее сердце.
Надя поднимает пистолет, направляет его на женщину. Между ними не больше метра.
Это могло бы стать последним мгновением.
Но ротвейлер устремляется вниз по улочке. Уводя за собой хозяйку.
Надя выдыхает, опускает плечи. Вновь тишина и покой вокруг.
Она чувствует себя такой маленькой и никчемной. Годы после ада, после Свободы, к которой она не осмеливается прикоснуться, тотальный самоконтроль, идеальная упорядоченность, каждая вещь на своем месте, чтобы направить жизнь в нужное русло. Больше никакого опьянения, она слишком долго жила в хмельном угаре — больше ни одного нетрезвого дня в жизни.
Скоро. Скоро время придет.
Придет пора засунуть голову в пасть льву.
Она смотрит на свои руки. Они лишь слегка подрагивают. Как будто сама жизнь снизошла с небес и поселилась у нее внутри. Она ощущает, как сердце качает жизнь, а не смерть, не безразличие, не тоску, не безнадежный порядок.
И в этот момент в зеркале заднего вида со стороны водителя она замечает какое-то движение.
По противоположной стороне улицы идет мужчина. Он направляется в ее сторону, его фигура то и дело мелькает между припаркованными автомобилями. Идет, обхватив тело руками, как будто ему холодно. По непродуваемому спортивному костюму и бордовой кепке она сразу узнает его.
Он так близко. Она перестает дышать.
Это он.
Время пришло.
Либо — либо. Рай или ад.
Их разделяют всего два фонаря, когда она, наконец, снова поднимает пистолет. Он делает еще несколько шагов.
Все должно быть идеально выверено. Каждый, пусть малейший, шаг.
Открывая дверцу автомобиля, Надя отчетливо видит перед собой маленькую девочку за фортепиано. Перебегая дорогу, слышит, как ангельский детский голос уносится в зловещее ночное небо.
Улица совсем неширокая. Всего пара шагов. Она выхватывает пистолет, смотрит мужчине в глаза, целится.
Он молниеносно исчезает за припаркованной машиной, большим джипом. Она не успела.
Внутри нее нарастает паника. Автомобиль можно обойти либо с одной стороны, либо с другой. Fifty-fifty[3].
Надя решает обойти джип сзади, по часовой стрелке. Она пригибается.
Медленно.
Над ней словно опускается глухое небо. Больше никто не поет. Ощущение, что никто никогда и не пел на Земле. Безмолвие.
Мужчина выскакивает с другой стороны. Тоже по часовой стрелке. Обегает машину. Хватает ее сзади. Выворачивает руку с пистолетом. Теперь ствол с глушителем направлен прямо в низко нависшее небо.
Словно к Богу.
Мужчина выхватывает пистолет из ее руки. Сколько всего вмещает в себя ее беззащитность в этот миг. Свобода — вот было бы верное слово. А вместо этого — фиаско.
Именно так это ощущается.
Надя не смеет дышать, когда мужчина заламывает ей руку за спину и пинками ведет через