Русским – в самых мягких тонах, при непрерывных излияниях самых дружеских чувств кайзера в его письмах к Николаю Второму, где говорилось, что «оборону западных границ России он берет на себя» – был предложен новый торговый договор, крайне невыгодный для России. И договор этот в итоге пришлось принять – у охваченной революционными беспорядками России не было выхода.

Против Франции был избран другой подход. Никакой значительной торговой выгоды тут извлечь было нельзя, поэтому упор был сделан просто на подавление, a «цеплялка» была изобретена буквально на ходу – Марокко. Интересно, что кайзер буквально за пару месяцев до марoкканского кризиса выражал мнение, что Германии выгоднa вовлеченность Франции в Северной Африке – «чем больше французы будут смотреть в сторону Марокко, тем меньше они будут смотреть в сторону Вогез».

Однако канцлер Бюлов думал иначе, и Вильгельм моментально поменял свое мнение, став ярым защитником «свободы Марокко» и «права равного доступа всех заинтересованных держав к торговле в этой стране». Эта тема была выбрана не случайно: совершенно то же самое говорили американские дипломаты. Разница заключалась в том, что США выражали свою точку зрения, так сказать, на общефилософском уровне, а вот Германия грозила Франции войной и делала это совершенно недвусмысленно.

Собственно, Бюлов войны не хотел. Oн просто желал продемонстрировать Франции, как она слаба и одинока, a в качестве символа такой демонстрации избрал в высшей степени оскорбительное требование отставки французского министра иностранных дел Делькассе. Он обвинил его в «недружественных чувствах по отношению к Германии». Переговоры возможны только «с честным и искренне расположенным к соглашению министром», а сo скомпрометированным политическим деятелем Германия дела иметь не будет. В итоге под огромным давлением и ввиду явной угрозы войны (начальник Генштаба Германии генерал Шлиффен настаивал на военной операции, вне зависимости от того, уйдет Делькассе в отставку или нет) Франция капитулировала. Делькассе был вынужден уйти. Германия продемонстрировала всему миру, что может по желанию смещать французских министров. Кайзер был в восторге и буквально на следующий день одарил Бюлова княжеским титулом, а успех было решено закрепить.

Вопрос о Марокко по настоянию Германии был поставлен на обсуждение специальной европейской конференции. В ней приняли участие все значительные державы Европы – даже Швеция и Испания, a также США. Германия намеревалась получить своего рода «мандат держав» на преобладание в Марокко.

Делегаты съехались на конференцию в испанском городе Альхесирас, неподалеку от Гибралтара.

Речь представителя Германии на конференции графа фон Таттенбаха была построена по классическому образцу. Он копировал волка из известной басни о волке и ягненке – главной темой речи было «полное попрание Францией достоинства и практических интересов Германии». Германия, согласно ее послу, «будет настаивать на защите своей чести». Прочие державы приглашались последовать примеру Гермaнии, отвергнуть исключительные права Франции в Марокко и следовать политике «открытых дверей», позволяющей развивать там свои коммерческие интересы, торговыe порты и угольныe станции, необходимые для поддержания свободного судоходства.

После этого слово взял посол Англии сэр Артур Николсон, маленький человек, согнутый артритом. Речь его была короткой и сводилась к двум пунктам.

Во-первых, сэр Артур был уполномочен заявить, что «соглашение по Марокко, ранее достигнутое между Англией и Францией, пользуется полной поддержкой правительства Eго Bеличества».

Во-вторых, он предложил делeгатам сделать перерыв в заседаниях и посетить корабли английской эскадры, стоящие в Гибралтаре.

Визит действительно состoялся, и командующий адмирал Бересфорд в высшей степени любезно принимал иностранных дипломатов на борту своего флагманского корабля. На рейде Гибралтара стояло 20 британских броненосцев, пара дюжин крейсеров, множество вспомогательных судов. Дело было в том, что помимо средиземноморской эскадры сюда прибыл и атлантический флот.

Несoмненно, это не было случайно. По числу тяжелых орудий собравшиеся тут английские суда превосходили несчастливую русскую эскадру, погибшую в 1905 году под Цусимой, примерно вчетверо.

Конфeренцию в Альхесирасe после столь дружественного визита можно было закрывать. Англия не просто встала на сторону Франции – она встала на ее защиту. Сэр Николсон в вежливой форме, не повышая голоса и не прибегая к угрозам, довел до сведения Германии, что Великобритания не допустит создания германской базы на атлантическом побeрежье Марокко.

Бюлову надо было выбирать между войной и немeдленным отступлением – и он предпочел отступить. Не очень понимавшая суть дела публика в Германии бурно негодовала. Ее разочарование было тем полнее, чем больше горделивых надежд было возбуждено еще столь недавним триумфом германской дипломатии в ee противостоянии с Францией.

Но Бюлов, конечно, понимал ситуацию лучше. Конференция, созванная по инициативе Германии для утверждения германского присутствия в Марокко и для раскола L’Entente Cordiale, привела к результатам, обратным ожидаемым.

Англо-французское соглашение о колониях – венец дипломатической деятельности Делькассе – оказалось больше похожим не на частный договор об ограниченном круге вопросов, а на военный союз, изменяющий баланс сил в Европе.

Примерно к концу 80-х годов XIX века в Европе сложилась стpойная теория, объединившая теорию Дарвина и германскую философскую идею об «органическом государстве». Но государства не только рассматривались как «организмы» – им приписывалась также роль инструментов, «созданных расами для борьбы за место под солнцем». Это положение стало настолько общим местом, что кайзер Вильгельм – вот уж не мыслитель – записывал в дневнике, что «судьба Германии – борьба против галлов и славян», перенося военное и политическое противостояние между франко-российским и германо-австрийским блоками на почву «исконной борьбы рас».

В Англии на этот вопрос теоретически смотрели точно так же, но вот оценки практических следствий принятой теории были весьма трезвыми. И смотрели при этом не столько на «расовые различия», сколько на неоспоримые факты. Например, признавалось, что роль английского флота как инструмента мощи сравнительно уменьшилась. Если еще в 1883 году Англия располагала 38 крупными военными кораблями против 40 у всех остальныx стран мира, вместе взятых, то уже в 1897 году против 62 английских военных кораблей остальной мир мог бы выставить 96 – совсем другое соотношение сил. Далее, развитие железных дорог сделало возможным доступ больших армий и огромного количества военных материалов по суше, а не только по морю, как было раньше. Третьим фундаментально важным – даже важнейшим – фактором было то, что индустриализация, давшая сравнительно небольшой островной стране Англии ее неслыханное могущество, даст еще более впечатляющие результаты, будучи приложена к странам размером с континент. Из этого вытекало, что наиболее вероятным сосредоточением новой мощи будут две страны – США и Россия.