с гранитной орясиной, в которой лежал труп учинителя Красной Смуты. А рядом тогда лепилось кладбище приспешников его. Мрачная картина. Но Государев батюшка орясину гранитную снес, труп смутьяна косоглазого в землю закопал, кладбище ликвидировал. Затем стены кремлевские побелить приказал. И стала главная площадь страны по‑настоящему Красной, красивой. И слава Богу.

Выруливаем к гостинице «Москва», едем по Моховой мимо «Национальной», мимо театров Большого и Малого, мимо «Метрополии», выезжаем на Лубянскую площадь. Так и думал, что в Тайном Приказе разговор пойдет. Едем по площади вокруг памятника Малюте Скуратову. Стоит родоначальник наш бронзовый, снегом припорошенный, сутулый, невысокий, кряжистый, длиннорукий, смотрит пристально из‑под нависших бровей. Из глубины веков смотрит на нашу Москву Недреманным оком Государевым, смотрит на нас, наследников опричного Дела Великого. Смотрит и молчит.

Подруливаем к левым вратам, сигналит Батя. Отворяют врата, въезжаем во внутренний двор Приказа, приторачиваемся, вылезаем из «меринов». И входим в Тайный Приказ. Каждый раз, когда вхожу под своды его, серым мрамором обделанные, с факелами да крестами строгими, сердце перебой делает и стучит уже по‑другому. Другим стуком, особым. Стуком Тайных Дел государственных.

Встречает нас сотник бравый, подтянутый, в мундире голубом, честь отдает. Сопровождает к лифтам, везет на самый верхний этаж. В кабинет начальника Тайного Приказа князя и близкого друга государева Терентия Богдановича Бутурлина. Входим в кабинет — первым Батя, потом мы. Встречает нас Бутурлин. Батя с ним за руку здоровается, мы — в пояс кланяемся. Серьезно лицо у Бутурлина. Приглашает он Батю, усаживает, сам напротив садится. Встаем мы за спиной у Бати. Грозное лицо у начальника Тайного Приказа. Не любит шутить Терентий Богданович. Зато любит блюсти сложное и ответственное Дело, заговоры раскрывать, шпионов-предателей излавливать, крамолу изводить. Сидит он молча, на нас поглядывая, четки костяные перебирая. Потом произносит слово:

— Пасквиль.

Молчит Батя, выжидает. Замерли и мы не дыша. Смотрит Бутурлин на нас испытующе, добавляет:

— На Государеву семью.

Заворочался Батя в кресле кожаном, нахмурил брови, захрустел пальцами крепкими. Мы за ним стоим как вкопанные. Дает команду Бутурлин, опускаются шторы на окнах кабинета. Полумрак наступает. Снова дает команду начальник Приказа Тайного. И в полумраке возникают-повисают слова, из Сети Русской вытянутые. Горят, переливаются в темноте:

Доброжелательный Аноним

ОБОРОТЕНЬ НА ПОЖАРЕ

Ищут пожарные,

Ищет полиция,

Ищут священники

В нашей столице,

Ищут давно,

Но не могут найти

Графа какого‑то

Лет тридцати.

Среднего роста,

Задумчиво-мрачный,

Плотно обтянут

Он парою фрачной.

В перстне

Брильянтовый еж у него.

Больше не знают

О нем ничего.

Многие графы

Задумчиво-мрачны,

Стильно обтянуты

Парою фрачной,

Любят брильянтов

Заманчивый дым, —

Сладкая жизнь

Уготована им!

Кто же,

Откуда

И что он за птица —

Граф тот,

Которого

Ищет столица?

Что натворил

Этот аристократ?

Вот что в салонах

О нем говорят.

Ехал

Однажды

«Роллс-Ройс» по Москве — с графом угрюмым, подобным сове:

Хмуро он щурился, мрачно зевая, что‑то из Вагнера напевая.

Вдруг граф увидел —

Напротив в окне

Бьется маркиза

В дыму и огне.

Много столпилось

Зевак на панели.

Люди злорадно

На пламя смотрели:

Дом родовой

Был охвачен огнем —

Люди богатые

Жили ведь в нем!

Даром не тратя

Ни доли минуты,

Бросился граф

Из «Роллс-Ройса» уюта —

Мрачному быдлу

Наперерез —

И по трубе

Водосточной

Полез.

Третий этаж,

И четвертый,

И пятый… Вот и последний,

Пожаром объятый.

Жалобный крик

Раздается и стон —

Пламя лизнуло

Изящный балкон.

Бледно-нагая,

В окне, как на сцене.

Бьется маркиза

В причудливой пене

Сизого дыма;

И сполох огня

Белую грудь

Озаряет ея.

Граф подтянулся

На дланях нехилых

И головою в стекло

Что есть силы,

Грохнул с размаху.

Осколков разлет

Молча приветствовал

Нижний народ.

Снова удар —

Содрогается рама.

Граф переплет

Сокрушает упрямо,

Лезет в окно,

Разрывая свой фрак.

Шепчут зеваки:

— Безумец… дурак…

Вот и в окне

Он возник.

Распрямился,

Обнял маркизу,

К манишке прижал.

Дым черно-серый

Над ними клубился,

Красный огонь

Языками дрожал.

Сдавлены пальцами

Женские груди,

К нежным губам

Граф со стоном припал.

Видела чернь,

Углядели и люди:

Фаллос чудовищный

В дыме восстал!

Видели люди,

Смотрящие снизу,

Как, содрогаясь,

Вошел он в маркизу,

Как задрожали,

Забились в окне

Граф и она,

Исчезая в огне!

С дымом мешается

Облако пыли —

Мчатся пожарные

Автомобили.

Пятится чернь, «фараоны» свистят,

Каски пожарных

На солнце блестят.

Миг — и рассыпались

Медные каски.

Лестницы тянутся ввысь.

Без опаски

Парни в тефлоне

Один за другим

Лезут по лестницам

В пламя и дым.

Пламя сменяется чадом угарным, гонит насос водяную струю.

Старый лакей

Подбегает к пожарным:

«Барыню, братцы, спасите мою!»

«Нет, — отвечают пожарные дружно,

Барыня в доме не обнаружена!

Все осмотрели мы,

Все обошли. Вашей маркизы —

Нигде не нашли!»

Плачет лакей,

Рвет обвислые баки,

Пялятся люди

На черный балкон…

Вдруг раздается

Визг старой собаки,

Переходящий

В мучительный стон.

Все обернулись —

«Роллс-Ройс», отъезжая, пса раздавил.

А в кабине… мелькнул сумрачный профиль.

И тихо растаял.

Только

Брильянтовый ежик сверкнул!

Замерло быдло

На мокрой панели.

Люди «Роллс-Ройсу»

Вдогонку глядели —

Вдаль уезжал

Дорогой лимузин

С шелестом нежно

Хрустящих резин…

Ищут пожарные,

Ищет полиция,

Ищут священники

В нашей столице,