— Я не могу найти вам объяснение, доктор Лектер, но язнаю, кто мог бы это сделать.

Он прервал ее, подняв ладонь. Клэрис заметила, что рука унего очень красива, а средних пальцев — два, совершенно одинаковых, но это ненарушает изящества кисти. Редчайшая форма полидактилии.[11]

Когда он заговорил снова, тон его был мягок и приветлив:

— Вам хотелось бы меня квантифицировать,[12]офицер Старлинг. Вы преисполнены амбиций и уверенности в себе, не так ли? Азнаете, что вы представляете собой, на мой взгляд, — вы, с вашей дорогойсумкой и дешевыми туфлями? Вы — деревенщина. Тщательно отмытая, жуткодеятельная деревенщина, хоть и сдобренная толикой вкуса. Ваши глаза — какдешевые камушки, что дарят на день рождения. Они вспыхивают, когда вы охотитесьза каким-нибудь ответиком. Но в глубине за ними есть блеск. Так? Вы оченьстараетесь не быть похожей на собственную мать. Хорошее питание удлинило вашикости, но вы всего на одно поколение отошли от угольных шахт, офицер Старлинг.Вы из каких Старлингов? Из Западной Вирджинии или из Оклахомы, а? Надо быломонетку подкидывать, чтобы решить, куда податься — в колледж или в армию, вовспомогательные части, разве не так?

Я хочу сказать вам что-то очень личное о вас самой курсантСтарлинг… Там, дома, в вашей комнате, вы прячете нитку золотых бусин, тех, чтодарят девушкам по одной на день рождения, вас всякий раз передергивает, когдавы видите, какая это пошлятина верно? Все эти надоевшие «спасибо вам», закоторыми следуют поцелуйчики и дозволенные ласки, от которых чувствуешь себяпротивно липкой. После каждой бусины. Надоело. Ску-у-у-шно! Ум портит жизнь,курсант Старлинг, правда? А если к тому у вас есть еще и вкус… Когда вы будетедумать о нашем разговоре, вы вспомните глупую, животную обиду того, от которогопытались отделаться.

И если эти бусы стали казаться вам пошлыми, что еще можетпотом, в будущем, оказаться таким же? Интересно, думаете ли вы об этом поночам? — спросил доктор Лектер самым добродушным тоном, какой только можносебе представить.

Старлинг подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза.

— Вы видите многое, доктор Лектер. Я не стану отрицатьничего из того, что вы сказали. Но вот вопрос, на который вы мне уже отвечаете,хотите вы этого или нет: хватит ли у вас сил направить эту вашу высоковольтнуюпроницательность на себя самого? Очень тяжко выстоять под такими лучами. Яимела возможность убедиться в этом в последние несколько минут. Так как же?Взгляните на себя и напишите правду о том, что вы увидели. Можно ли найти болееподходящий или более сложный субъект? Или вы боитесь себя?

— Вы — человек очень твердый, не правда ли, офицерСтарлинг?

— Не кремень.

— И вам ненавистна мысль, что вы такая же, как все. Этовас уязвляет. Еще бы! Нет, вы совсем не как все, офицер Старлинг. Вы толькобоитесь быть такой. У вас какие бусины, семимиллиметровые?

— Да.

— Позвольте мне дать вам совет. Достаньте тигровыйглаз, несколько просверленных камушков от рассыпавшихся бус, и нанижите ихвперемежку с вашими золотыми бусинами: одну через две или две через три, каквам самой покажется лучше. Тигровый глаз отразит цвет ваших собственных глаз иблеск волос. Вам случалось получать открытки в День Святого Валентина?[13]

— Ага.

— Сейчас у нас великий пост, до Святого Валентинаосталась всего неделя… М-м-м-м, вы ждете открыток?

— Ну как можно знать наверняка…

— Да, верно… Никогда не знаешь… Я вот думал о ДнеСвятого Валентина. Вспоминается одна забавная вещь. Пожалуй, я могу сделать васочень счастливой в этот день, Клэрис Старлинг.

— Каким образом, доктор Лектер?

— Прислав вам замечательную валентинку. Надо подумать.А теперь извините меня. Всего хорошего, офицер Старлинг.

— А как же исследование?

— Знаете, во время переписи один счетчик попытался меняквантифицировать. Я съел его печень с белой фасолью и запил бокалом «БольшогоАмарона». Отправляйтесь-ка назад, в свою Академию, малышка Старлинг.

Ганнибал Лектер, вежливый до самого последнего момента, немог повернуться к ней спиной: он отступил назад от нейлоновой сети и лишь затемнаправился к койке, на которую и лег, бесстрастный и отрешенный, словнокаменный крестоносец на могильной плите.

Старлинг вдруг почувствовала себя опустошенной как послесдачи крови. Она провозилась дольше, чем требовалось, укладывая бумаги вчемоданчик, потому что боялась, как бы ее не подвели дрожащие колени.Отвратительное чувство провала, досада на себя овладели ею. Старлинг сложиластул, на котором сидела во время беседы, и прислонила его к запертой дверцешкафа. Опять идти мимо Миггза. Барни — очень далеко — что-то читал. ЧертовМиггз. Нисколько не страшнее, чем проходить мимо бригады строителей илигрузчиков на улицах города. А это ей приходилось делать ежедневно. Она пошланазад по коридору.

Сбоку — совсем рядом — Миггз просипел: — Я прокусил себеруку, чтобы подохну-у-уть, видишь, сколько крови?

Следовало вызвать Барни, но, перепугавшись, Клэриспосмотрела в камеру, увидела, как Миггз встряхнул рукой, и, не успевотвернуться, ощутила на щеке и шее теплые брызги. Она отошла от камеры,убедилась, что это не кровь, а сперма и услышала, что ее зовет доктор Лектер.Голос доктора Лектера звучал теперь иначе: режущий ухо металлический скрежетслышался гораздо явственней.

— Офицер Старлинг!

Он встал с постели и кричал ей вслед, а она шла прочь покоридору, рылась в сумке, отыскивая салфетки. И снова сзади нее:

— Офицер Старлинг!

Клэрис уже овладела собой, словно встав на холодные стальныерельсы собственной воли. Она уверенно шла вперед, к двойным бронированнымдверям.

— Офицер Старлинг!

В голосе теперь звучали совсем иные ноты.

Она остановилась. О Господи, почему я так хочу добиться отнего ответа? Миггз сипел что-то ей вслед, она не слушала.

Клэрис снова стояла перед клеткой Лектера, и глазам еепредстало редкостное зрелище: доктор волновался. Она знала — он слышит этотзапах, он ведь слышит любой запах.

— Я очень сожалею, что так произошло. Невежливость —несказанно безобразна.