по радио, а с пяти лет уже ставил и слушал детские пластинки на радиоле, которую купили родители и поставили в углу комнаты, где играл и спал Миша.

Иногда, когда мать ненадолго выходила из дома по своим делам, Миша подносил стул к буфету, стоявшему в комнате, залезал на стул, открывал верхнюю дверцу буфета, дотягивался до полотняного мешочка, где лежали шоколадные конфеты, брал две конфеты, закрывал буфет, отодвигал стул на место и торопливо съедал конфеты в своём углу – пока не вернулась мать.

Конфеты были дома всегда, но только карамельки, а шоколадные конфеты покупала мать в дни зарплаты или привозил отец из своих поездок. Мать ставила эти конфеты по выходным дням на стол, когда все вместе пили чай, но Мише хотелось отведать их мягкой сладости всегда – вот и приходилось брать их украдкой, когда отца и матери не было дома. Родители может и замечали, что конфет становилось меньше, но ничего не говорили ему: ведь он брал понемногу и не каждый день, а прямого запрета на конфеты ему никто не давал.

Примерно в таких деяниях Миши дома и в детсаду незаметно прошли три года и в сентябре, семи лет от роду, он пошел в школу, так и не обретя друзей ни в саду, ни по соседству и его смиренность перешла в робость и застенчивость перед незнакомыми ему ровесниками и взрослыми людьми.

V

Миша пошел в школу, которая находилась неподалеку от его дома на соседней улице и располагалась в старом двухэтажном здании, где раньше была купеческая лавка, а на втором этаже жил сам купец с семьёй.

Школа была начальная и классов в ней всего четыре – по одному на каждый год обучения. В его классе оказались почти все дети из их детсадовской группы и несколько детей из окрестных домов, которые не ходили в детсад. В саду детей обучили чтению по слогам и счету до десяти, а в школе всё начиналось заново, чтобы и другие, кто этого не умел, могли обучиться чтению и счету. Учились дети шесть дней в неделю по четыре урока в день, так что времени свободного оставалось много.

После уроков, Миша один возвращался домой, разогревал еду на газовой плите, которую недавно установили родители на кухне, в углу которой теперь стоял большой красный баллон с газом.

Сельский мальчик в семь лет это уже вполне самостоятельный человечек, способный накормить себя той едой, что оставили ему родители – проблем здесь не было.

Проблемы появились у Миши в школе и в классе. Детсадовские одноклассники помнили его доносительство там и опасались того же в школе, а потому стали настраивать всех остальных против Миши. Он попробовал искать защиты у классной учительницы Нины Ивановны, пожаловался на ребят и одновременно доложил ей, что двое ребят курили в туалете папиросы, просто пуская дым. Учительница неодобрительно выслушала его и сказала, что доносить на других нехорошо, так делали предатели, во время войны с фашистами и у неё из-за этих предателей погибла мать. Надо дружить с ребятами и в его доносах она не нуждается.

Потом Нина Ивановна так и сказала перед всем классом: – Вы теперь уже не дети, а ученики в школе – школьники. За учебу в классе отвечаю я, за свой внешний вид отвечает ученик и родители, а за порядок в классе отвечает дежурный и все вопросы дисциплины ученики должны решать сами , между собой, а не доносить мне на других, как пробуют некоторые, – и мельком взглянула на Мишу. Он понял, что учительница ему не заступница, но всё равно, надо было найти себе поддержку в классе, и он нашел её в однокласснике Юрке, который жил неподалеку, в детсад не ходил и был крепким разбитным мальчишкой, почти на год старше других.

Миша приносил из дома конфеты или пряники, делился с Юркой бутербродами, которые ему давала мать – потому что в школе никаких завтраков не было. Воды можно было попить только из железного бачка, который стоял на табурете у входа в раздевалку, а рядом висела на гвоздике жестяная кружка, привязанная цепочкой к ручке бачка.

Юрка охотно поедал всё, что Миша приносил из дома и взял его под свою защиту, да и ребята из сада убедились, что Миша больше не ябедничает на них и стали относиться к нему по дружески – обиды в детстве прощаются быстро.

После уроков, Миша шёл домой, обедал тем, что находил на плите, и, если была хорошая погода, бежал к Юрке. Тот жил один с матерью в покосившейся избушке – мазанке с глиняным полом. Его мать работала уборщицей в магазине, отца не было, и куда он девался, Юрка не говорил, а Миша не спрашивал. Жили они с матерью бедновато, поиграть в избе было нечем, и ребята обычно шли на речку, которая протекала за околицей вдоль поселка. Впрочем, это была даже не речка, а скорее ручей, но протекал он в ложбине, промытой талыми водами и заросшей по берегам ивами и тополями, Местами ручей разливался в вымоинах, образуя омуты и заводи. Там водилась рыба, которую Юрка наловчился ловить на удочку и стал учить этому делу и Мишу. За пару часов они выуживали несколько рыбешек, иногда достаточно крупных: плотва, окуньки, щурята, а изредка попадались и сомики.

Рыбешку Юрка уносил домой всю: пойманную им и ту, что поймал Миша и его мать, потом, варила уху или жарила эту рыбу, угощая и Мишу, если он был у них. Мишина мать не одобряла эту дружбу сына с безотцовщиной, как она говорила, и не разрешала Мише приводить Юрку домой, где ребятам было чем заняться. Но нельзя, значит нельзя, и Миша покорно выполнял волю матери.

По воскресеньям мать давала Мише денег на билет в кино и на мороженое и он, забежав за Юркой, отправлялся в клуб, находившийся в середине поселка в барском доме, к которому сзади пристроили зал для показа кино. Детский билет на дневной сеанс стоил десять копеек, так что маминых денег вполне хватало на два билета, но без мороженого.

В школе Миша учился вполне успешно, был твердым хорошистом, хотя иногда и проскакивали в отметках дневника и троечки. Нина Ивановна говорила, что Миша может учиться лучше, но нет у него внутреннего огонька и задора в учебе, нет самостоятельности: скажут ему – он сделает, не скажут – инициативу проявлять не будет.

Своё место Миша нашел в общественной