И они негромко разговаривали, наверстывали упущенное, соединяли разорванное время, как половинки галстука.

Он познакомился с Кэти осенью 1966 года. Он учился на последнем курсе университета Миннесоты, она только поступила. Фокус тогда состоял в том, чтобы заставить Кэти его любить и чтобы эта любовь никогда не кончалась.

Ему не давал покоя страх: вдруг он ее потеряет. Иногда ему снилось, что она его бросила, и он просыпался в ужасе, но когда он попытался ей это объяснить, Кэти рассмеялась и попросила его сменить пластинку – она никогда его не бросит, да и в любом случае подобные мысли деструктивны, вредны и несут отрицательный заряд. «Ведь вот она я, – сказала она ему, – и никуда от тебя не собираюсь бежать».

Джон обдумывал ее слова несколько дней.

– Так-то оно так, – сказал он, – и все же душа не на месте. Что-то может нарушиться, разладиться.

– Мы – не «что-то», – возразила Кэти.

– Но бывает же у людей всякое.

– Только не у нас

Джон пожал плечами и отвернулся. Перед его глазами возник большой белый гроб отца.

– Может, ты и права, – сказал он, – но наверняка никогда не знаешь. Бывает, люди теряют друг друга.

В начале ноября он начал за ней шпионить. Первое время мешало легкое чувство вины, но и удовлетворение он тоже в этом находил. Похоже на магию, думал он, – вздымает, как волной. Он знал о ней такое, чего не должен был знать. Мелкие интимные детали: что она ела на завтрак, где задержалась выкурить сигаретку. Шпионить было нетрудно, ведь ловкость и скрытность были, можно сказать, его профессиональными качествами. По вечерам он подолгу стоял под окнами общежития, наблюдая за светом в ее комнате. Когда свет гас, он шел за ней в студенческий союз, библиотеку или куда-нибудь еще. И дело было даже не в его подозрительности. Весь мир держался на хитрых уловках и человеческом желании верить. Он иногда назначал ей свидания, потом отменял и смотрел, как она использует освободившееся время. Выискивал знаки измены: как и кому улыбается, как ведет себя с другими мужчинами. В каком-то смысле он больше всего ее любил именно когда шпионил; это открывало ему тайный мир, новые углы зрения и новые перспективы, новые восхитительные черты. По четвергам во второй половине дня, притаившись на задних рядах трибуны, он наблюдал, как девушки играют в баскетбол, любовался ее энергией, задором и стройными загорелыми ногами. Спортсменка, решил он, из Кэти не ахти какая, но одно удовольствие было видеть ее короткий радостный танец, когда мяч попадал в кольцо. В ней была соревновательная жилка, из-за которой он ею гордился. В шортах и маечке она выглядела просто классно.

В глубине души Джон, конечно, понимал, что шпионить – это не дело; но перестать не мог. В каком-то смысле, думал он, Кэти сама это провоцирует: такой уж у нее характер. Яростно самостоятельный, яростно независимый. Пойдут, бывало, вместе в кино или на вечеринку, а она возьмет и просто исчезнет – выскочит за жевательной резинкой и забудет вернуться. Не легкомыслие, пожалуй, но и не многомыслие тоже. Без всякой причины, даже без предупреждения вдруг улетучится, когда они смотрят что-нибудь в магазине, вещи там или книги; он поднимет глаза, а ее и след простыл, словно сошла с земной орбиты. Мгновение – и пусто; потом, спустя часы, он мог ее отыскать в дальнем углу читалки. От всего этого сердце так и падало. Он понимал, что ей нужно иногда побыть одной, нужна независимость, но она до такой крайности это доводила, что он изумлялся. Слежка помогала. Больших открытий он не сделал, но, по крайней мере, был в курсе.

И удовольствие тоже получал – от риска, от азарта.

Иногда он целые дни проводил, просто повсюду за ней следуя. Фокус заключался в выдержке, в том, чтобы быть начеку, и он любил это искрящееся возбуждение, когда идешь сзади, оставаясь незамеченным. Он любил смешиваться с толпой, укрываться в дверных проемах, предугадывать передвижения Кэти по университетскому городку. Туг требовались и ловкость тела, и быстрота ума, и в эти прохладные дни осени его переполняла могучая тайная радость проникновения в личную жизнь другого человека. Например, эти батончики «Херши» – Кэти просто без них не могла, настоящая наркоманка. Он знал в лицо всех ее подруг, всех преподавателей, знал все ее маленькие привычки и слабости. Он ходил за ней по магазинам, когда она выбирала ему подарок ко дню рождения, Он был в аптеке, когда она покупала первый в своей жизни противозачаточный колпачок.

– Я диву даюсь, – сказала ему раз Кэти, – как хорошо ты меня знаешь.

К его изумлению, Кэти продолжала его любить, была ему верна, и в весеннем семестре они уже строили планы, как поженятся, как народят детей и как в один прекрасный день купят большой старинный дом в Миннеаполисе. Для Джона это было счастливое время. Он шпионил за ней только изредка. Он посвятил ее в свои мечты и проекты. Поступить на юридический, окончить, потом партийная работа, потом, когда подготовительный этап будет позади, он замахнется на что-нибудь солидное. Вице-губернаторство, к примеру. А там и сенат США. Все ступеньки ему известны, и он знает, чего хочет. Кэти внимательно слушала, время от времени кивая. Глаза у нее были зеленые и живые, внимательные.

– Звучит красиво, – сказала она, – но для чего это все, можешь объяснить?

– Как для чего?

– Цель у тебя какая?

Джон замялся:

– Цель… Ну, просто мне этим хочется заниматься.

– Чем, чем именно?

– Чем все там занимаются. Что-то менять. Что-то проводить в жизнь.

Кэти лежала на спине в постели. Стоял конец апреля 1967 года. Ей было девятнадцать лет.

– И все-таки не понимаю я тебя до конца, – сказала она. – Уж очень ты расчетливо рассуждаешь. Холодно как-то. Все до мелочей распланировано.

– А разве это плохо?

– Да нет. Не то чтобы плохо.

– Так в чем же дело?

Она передернула плечами.

– Не знаю, странно просто как-то. Все-то ты рассчитал, со всех углов высмотрел, а для чего – не знаешь.

– Для нас с тобой, – сказал он. – Я люблю тебя, Кэт.

– Но это похоже – уж прости, не стоило, наверно, говорить, – похоже на манипуляцию.

Джон повернул к ней голову. Всего девятнадцать, да, но было в ее глазах что-то трезвое и скептическое, что-то нагоняющее страх. Она смотрела на него в упор, не отводя взгляда. Такую нелегко провести. Вдруг опять испугавшись потерять ее, все испортить, он принялся долго и занудно объяснять, почему она не права. Что он сказал такого ужасного? Он хочет прожить хорошую жизнь, делать для людей всякие хорошие вещи. Даже не кончив еще говорить, Джон понял, что полной правды в его словах нет. Что такое политика, как не манипуляция? Представление фокусника: сплошь невидимые проволочки и потайные люки. Положишь на ладошку город, зажмешь в кулак, разожмешь – а город стал счастливей и краше. Манипуляция, в ней-то вся соль и есть.

Он получил диплом в июне 1967 года. Шла война, манипулировать которой было невозможно, и девять месяцев спустя он оказался на дне ирригационного рва. Жидкая грязь была по пояс. Он не мог пошевелиться. Главный фокус тогда был – не свихнуться.