Проснулся он в тишине, в пустоте.

Пошел в ванную. Умылся. Поглядел в зеркало на чужое лицо, заросшее утренней щетиной: Витя был обильно черноволос. В пластмассовом стаканчике торчал бритвенный станок, Неделин брезгливо повертел его, сменил лезвие, взяв новое из коробочки, которая была тут же, на полке под зеркалом.

Потом ему захотелось есть, в холодильнике он нашел сыр и колбасу, вскипятил чай. Стояли на плите какие-то кастрюльки, но он не стал даже открывать их: не для него приготовлено.

Зазвонил телефон.

Неделин снял трубку. Молчали.

– Да? – спросил Неделин.

– Ты один? – женский голос.

– Один.

– Через полчаса буду.

Положив трубку, Неделин сообразил: это ведь Лена звонила. Она провела ночь с Кубиком и теперь едет к нему – ссориться, ругаться, рвать отношения. Так. Утешить ее, повиниться, покаяться, сказать, что подлец он и негодяй – лишь бы простила. Быть нежным. А вдруг как раз это насторожит? Вдруг Витя совсем не такой, и Лена его любит, паразита, как раз за подлость, и самое верное будет сказать: «Да, я дерьмо, не нравлюсь? – проваливай!» И тут она заплачет, скажет, что не может без него, что не вынесет, что простила его, то есть не простила, а поняла, вникла в его положение ведь он ведет полную опасностей жизнь, только надо было все заранее сказать. «Витя, я бы согласилась, почему ты не сказал, Витя, хороший мой, не бросай меня!..» Нет, это вряд ли. Тут надо как-то в шутку все перевести. Вот этот букет бумажных роз, поставленный на кухонный шкафчик для антуража (хорошо, что бумажные – смешнее), взять и, открывая дверь, грохнуться на колени, протянуть букет: «Прости!»

Звонок в дверь.

Схватив букет, заулыбавшись, Неделин пошел открывать. Открыл, упал на колени, склонив голову.

– Ты очумел, Витя? – раздалось над ним. (Вместо «очумел» было употреблено гораздо более грубое слово.)

Подняв голову, Неделин увидел толстую женщину лет пятидесяти с вытаращенными глазами.

– Это я так, – сказал Неделин, поднимаясь.

– Чудак! – сказала женщина (употребив более грубое слово). – Я за него дела делаю, а он с ума сходит.

Она по-хозяйски прошла на кухню, тяжело села, закурила и потребовала:

– Выпить дай.

Неделин сунулся в холодильник, в шкафчики.

– Не проспался, что ли?

Женщина пошла в комнату, открыла там что-то (бар?) и пришла с бутылкой, на бутылке – яркая наклейка, что-то иностранное.

– Выпьешь?

– Выпью, – вдруг захотелось Неделину.

– Радуйся, – сказала женщина разливая. – Продала.

– Молодец, – сказал Неделин.

– Как думаешь, за сколько?

– Не знаю.

– Вот сука, а? – обиделась женщина (употребив гораздо более грубое слово). – Так ведь не интересно. Угадай, говорю, ну!

– Ну, пятьсот.

– Это даже не смешно, скот ты такой, – сказала женщина. – На! – Она стала выкладывать из сумочки пачки денег в банковской упаковке. Опять деньги. Ах, шустрый этот Витя!

– Себе беру двадцать процентов. За такой риск – это даже мало. Согласен?

– Согласен, – сказал Неделин.

– А поцеловать тетю Лену?

Что ж, Неделин поцеловал ее, а она вдруг мощно к нему рванулась: потащила с собой, вернее, собой в комнату, где началось: шепот, щекотание, вздохи, отвращение… Неделин вырвался. Женщина вышла из комнаты через несколько минут, уже одетая, с сырым лицом.

– Значит, без меня решил обойтись? – спросила она.

– Да нет, почему… – начал Неделин и вдруг удивился: с какой это стати он должен оправдываться за другого? С какой стати он должен с ней церемониться? – Проваливай, – сказал он.

– Мерзавец! Пошляк!.. Обманщик!.. Неблагодарник!.. – Женщина употребила именно эти слова, а не какие-то другие.

И опять один в чужой квартире. Сидит на кухне, отхлебывает иностранного напитка и вертит в руках билет на самолет. Билет в Сочи. «В городе Сочи темные ночи, темные, темные, темные…» – всплыла в памяти песенка (хотя всплыть никак не могла, потому что еще не была сочинена). Витя, значит, должен лететь в Сочи. По делу или просто промотать деньги? А Лена? Может, с Леной? Нет, он знал, сволочь, чем кончился визит к Кубику, и решил смотаться в Сочи, чтобы пока тут все улеглось. Он ее просто подставил Кубику, ведь наверняка он мог заплатить Кубику долг сполна. Витя – подлец, это однозначно. Что меня, впрочем, не касается. А вот в Сочи я ни разу не был. Подлец и мошенник Витя, живущий на нетрудовые доходы, бывал там наверняка не раз, а я, честный работник и семьянин, там никогда не был.

Кстати, пора, чтобы легче воспринимать предыдущее и нижеследующее, уточнить время действия. Начало второй половины восьмидесятых – вот какое время. Человек, рассказавший мне эту историю, в некоторых местах путался, мешая понятия прошлого и настоящего. Например, я не уверен, что речь шла о двух тысячах долларов, американские деньги в ту пору в таком легком и свободном обиходе не обращались. Скорее, речь шла о двух тысячах рублей.

Послышались звуки: кто-то открывал дверь. Неделин почувствовал себя застигнутым врасплох вором. Вскочил – куда? – в туалет, заперся, сел, притаился. Для правдоподобия даже штаны снял, хотя дверь заперта и нужды в этом не было.

– Ты где? – спросил женский голос. Вроде бы жена Вити.

– Я тут.

– Помочь собраться?

– А? Нет… (Знает, что он летит.)

– Можешь не выходить. Я так, на минутку.

В голосе была давнишняя обыденная горечь.

Неделин вышел, посмотрел на женщину. И чего только не хватало Запальцеву: женщина тихой домашней красоты и, очевидно, мягкого характера. Вот взять сейчас и сказать ей все.

– Думаешь, я в командировку лечу? – спросил Неделин.

– Надо тебе, ты и летишь.

– Я еду туда отдыхать. А полчаса назад я тебе чуть не изменил. С женщиной, которая мне деньги принесла. Она – старуха.

– Прекрати… Что за удовольствие так врать? Так идиотски. Я ничего не слышала. Я знать ничего не желаю о твоих делах.

– Ваш муж вор и жулик, – сказал Неделин.

– Скорее всего, – согласилась женщина. – Когда самолет у нашего мужа?

– Как вы можете с ним жить в таком случае?

– А разве я с ним живу?

– А разве нет?

– А разве да?

– Слушайте внимательно. Произошел обмен. Я не виноват. Неизвестно, кто виноват.

– Я уже сказала: знать ничего не хочу о твоих делах.