В то время Спиноза жил в городской черте Гааги. Сначала он снимал комнату в центре города, в доме номер 32 по Стилле Вееркаде, которая в те времена была набережной канала, ныне засыпанного. (Лет двадцать пять спустя в той же самой комнате жил один из первых биографов Спинозы пастор Целерус, работая над своими бесценными записками.) Однако это жилье оказалось слишком дорогим для Спинозы (но не для его биографа, как это часто бывает с биографами гениев), и он переехал в другую комнату, на канале Павильюнсграхт, в доме художника ван дер Спейка. Теперь этот дом превращен в музей Спинозы, где можно увидеть комнату, в которой Спиноза жил последние десять лет своей жизни, – обшитые деревянными панелями стены, старые потолочные балки и маленькое зеркало у окна.

По словам Целеруса, который собирал материал для биографии Спинозы, беседуя с теми, кто знал его при жизни, философ, несмотря на бедность, всегда был аккуратно одет. Однако, по свидетельству другого источника, «что касается одежды, она всегда отличалась небрежностью, не лучше, чем у самых бедных горожан». Бродяга или денди? Если судить по портретам, Спиноза, скорее всего, одевался вполне обыкновенно, как обедневший дворянин.

Спиноза продолжал шлифовать линзы и писать. Он принялся за еврейскую грамматику, но так и не закончил ее. Однако Спиноза сочинил «Трактат о радуге» – о предмете, который будоражил воображение великих философов того времени. Декарт, Спиноза и Лейбниц писали о радуге – и, хотя радуга не относится к традиционным предметам философии и им не было нужды поддерживать традицию ошибочных суждений о ней, все они это сделали.

К тому времени работы Спинозы распространялись в частном порядке, и для обсуждения его идей в Гааге собирался тесный кружок. Среди этих людей был богатый студент-медик по фамилии де Врис. Узнав, что Спиноза болен и скоро умрет, он решил подарить ему 2000 флоринов и выплачивать ренту в размере 500 флоринов. Но Спиноза отказался от подарка и настоял, чтобы ежегодное содержание уменьшили до 300 флоринов. По всей видимости, он был очень щепетилен в том, что касалось его независимости, и продолжал зарабатывать себе на жизнь шлифовкой линз, еле сводя концы с концами. К этому времени Спиноза стал известным мыслителем, которого уважали во всей Европе (похвалы от религиозных властей говорят сами за себя), и несколько известных интеллектуалов приехали в его маленькую, пыльную, затянутую паутиной комнату.

Самой интересной личностью среди них был немецкий ученый Эренфрид Вальтер фон Чирнгауз. Вместе со своим помощником-алхимиком он изобрел европейский белый фарфор, который начали изготавливать в Мейсене в начале XVIII в. – слишком поздно, чтобы обогатить изобретателя, умершего в 1708 г. Другим посетителем был Лейбниц, в то время единственный философ континентальной Европы, который по своему масштабу не уступал Спинозе. Спиноза обсуждал с Лейбницем свои идеи и даже показал ему экземпляр «Этики» и другие неопубликованные труды. На Лейбница эти неизвестные работы произвели такое впечатление, что по возвращении в Германию он стал заимствовать высказанные в них идеи.

В 1673 г. пфальцский курфюрст Карл Людвиг предложил Спинозе занять кафедру философии в Гейдельбергском университете, но с условием, что преподаваемая философия не будет противоречить учению Церкви (что свидетельствует о знакомстве курфюрста с идеями Спинозы). Философ благоразумно отказался от престижной должности.

Спиноза продолжал переписываться со многими выдающимися мыслителями. Среди них был его старый друг Генрих Ольденбург, с которым он познакомился еще в Рейнсбурге. Несколькими годами раньше Ольденбург был назначен первым секретарем Королевского общества в Лондоне. Никто, похоже, не возражал, что этот гражданин Голландии продолжает занимать свой пост во время англо-голландской войны. Кроме того, никому не показалось странным, что он по-прежнему поддерживает связь со своим голландским другом Спинозой. Из-за войны почта немного задерживалась, но ничто не прерывало регулярной переписки двух друзей. Как это ни удивительно, их обмен непонятными идеями, которые любой дотошный цензор мог принять за тайный шифр, не вызвал подозрений в шпионаже – в отношении обоих. В те времена нужно было сделать что-то намного большее (или меньшее), чтобы привлечь к себе пристальное внимание, и Спинозе вскоре предстояло в этом убедиться.

В мае 1673 г. Спиноза получил приглашение от французского государственного деятеля Конде, который хотел встретиться с философом в Утрехте и обсудить его идеи. До Утрехта было меньше 50 километров, но в то время город был оккупирован французской армией. Спиноза получил необходимые бумаги, гарантировавшие безопасный проезд, чтобы встретиться с этим выдающимся человеком, другом Мольера и Расина. По прибытии в Утрехт Спиноза обнаружил, что Конде отозвали по делам государственной важности. Просидев в городе несколько недель (вне всякого сомнения, расстраивая французских поваров требованиями гренков с молоком и овсяной каши с изюмом), Спиноза вернулся в Гаагу – и там быстро стали распространяться слухи, что он французский шпион. Дело приняло опасный оборот. (Прошел всего один год после линчевания Витта.) Спиноза решил, что ответ на эти слухи должен быть прост: он выйдет на улицу и объявит толпе, что он не шпион. К счастью, отличавшийся необыкновенным долготерпением домовладелец снова сумел запереть его в комнате, и в конечном счете опасность миновала.

Эта история до сих пор окружена завесой тайны. Высказывались серьезные предположения, что Спинозу по поручению голландских властей направили для тайных политических переговоров с Конде. Однако в условиях напряженной и хрупкой политической обстановки того времени это было бы невероятно. Но вполне возможно, что Спиноза был настолько не похож на посланника, что ему приказали отправиться в эту поездку и вручили некое тайное послание.

Теперь Спинозе было уже за сорок. Долгие одинокие ночи, проведенные в размышлениях, и растягивание скудных средств, заработанных тяжелым трудом, ежедневной шлифовкой линз, начали сказываться на его слабом здоровье. Похоже, его легкие пострадали от постоянного вдыхания стеклянной пыли. Спиноза заболел чахоткой – так тогда называли туберкулез. Летом 1676 г. хрупкая, истощенная фигура Спинозы все реже появлялась на улицах квартала, а когда наступила зима, философ слег. Его состояние быстро ухудшалось.

Спиноза умер в воскресенье, 21 февраля 1677 г., пока его домовладелец был в церкви. В то время за Спинозой ухаживал его давний друг, доктор Мейер. Ходили странные слухи, что после смерти Спинозы Мейер исчез, прихватив со стола мелкие монеты и нож с серебряной рукояткой. Вполне возможно, что доктор-клептоман также стянул весь запас незаконченных линз, который впоследствии попал в руки практичного антиквара Корнелиуса ван Халевейна.

Как бы то ни было, у большинства людей сложилось впечатление, что Спиноза почти ничего не оставил после себя. Даже его жадная сводная сестра Ребекка решила, что на этот раз судиться не из-за чего. Но эти рассказы противоречат другому свидетельству, согласно которому Спиноза оставил библиотеку из 160 книг, «каталог которой сохранился». В те времена такое собрание стоило бы приличных денег – книги в кожаных переплетах использовались не только для чтения, но и как украшение. После Спинозы также остались неопубликованные труды, в том числе шедевр, который навеки вписал его имя в историю, – «Этика». Эти работы были изданы как Opera Posthuma[13]в год его смерти. Однако их опубликовали анонимно, поскольку Спиноза всегда подчеркивал, что не желает, чтобы с его именем связывали какое-либо учение. По словам его душеприказчика, «в одиннадцатом определении аффектов [в «Этике» Спинозы], где объясняется природа честолюбия, он открыто осуждает таких людей».