Сколько этих «особых папок», в каком они состоянии, историкам пока знать не дано. Известно только, что сейчас они (папки) обретаются вроде бы в «Президентском архиве». Доступ рядовых исследователей сюда крайне затруднен. И до нас, простых смертных, доходят только отдельные документы 50—60-летней давности, которые держатели «особых папок» соблаговолят обнародовать. Вот так и живем… Не по-людски. Да простит меня читатель за несколько фривольное сравнение, но ведь без этих «особых папок» вся остальная документация качественно неполноценна. Так же, как невесты из пушкинской сказки «Царь Никита и сорок дочерей», которым «пустяка недоставало»… И до каких же пор будут действовать запреты, заложенные при Сталине и Берии?

Если документы РГВА (бывшего ЦГАСА) и РЦХИДНИ (бывшего ЦПА ИМЛ при ЦК КПСС) с той или иной степенью полноты все же вовлекались в научный оборот, то ведомственные архивы Верховного суда Российской Федерации и особенно Военной коллегии Верховного суда РФ, по сути дела, – самая настоящая целина для историка. А ведь именно здесь хранятся многие сотни тысяч документов, имевших юридическую силу и окончательно решавших судьбу военных людей, попавших в кровавую мясорубку. Здесь отложились приказы, директивы, переписка председателя Верховного суда СССР и председателя Военной коллегии Верховного суда СССР, наркоматов внутренних дел и юстиции страны, прокурора Советского Союза и т. д. и т. п.

Но самое главное, по моему мнению, богатство этих архивов – десятки и сотни тысяч надзорных производств. Это, как правило, совсем небольшое по объему дело, включающее прежде всего два основополагающих документа: 1) представление (заключение – протест) Главной военной прокуратуры в Военную коллегию Верховного суда СССР на предмет отмены приговора тому или иному бывшему военнослужащему и 2) определение Военной коллегии об отмене приговора и реабилитации неосновательно осужденного. Эти документы составлялись в основном в середине и во второй половине 50-х годов. Особую ценность для исследователя имеет то обстоятельство, что заключения ГВП базировались на тщательном изучении ее офицерами целых массивов до сих пор весьма труднодоступных архивно-следственных дел и иных документов. В надзорных производствах могут встретиться и некоторые другие, по сути, уникальные документы (письма и запросы родственников, характеристики, данные бывшими сослуживцами и т. п.).

Как же разобраться в этом океане человеческих судеб? Здесь на помощь приходят заботливо сохраняемые уникальные картотеки. Первая из них – картотека дел, проходивших через Военную коллегию Верховного суда СССР (РФ), как суд первой инстанции (с середины 30-х годов и по настоящее время). По сообщению заместителя начальника одного из отделов этой коллегии полковника юстиции В.М. Полуянова, на конец января 1993 г. она содержала около 50 тыс. карточек. Есть здесь и другая – общая картотека. Она включает данные не только на лиц, осужденных Военной коллегией как судом первой инстанции, но и всех тех, дела которых прошли через Военную коллегию как кассационную инстанцию, а также на осужденных Особым совещанием при наркоме внутренних дел СССР, так называемой «высшей двойкой» (нарком внутренних дел и прокурор СССР), и др. Всего общая картотека на конец января 1993 г. насчитывала около миллиона карточек.

Проработав с этими картотеками более трех лет, я понял, что без тщательного изучения их просто невозможно сколь либо полно и объективно понять и описать трагедию РККА в 1937–1938 гг. Пользуясь случаем, я хочу еще раз выразить искреннюю признательность нынешнему руководству Военной коллегии Верховного суда Российской Федерации (председатель – генерал-полковник юстиции Н.А. Петухов и заместитель председателя – генерал-лейтенант юстиции А.Т. Уколов) за предоставленную мне возможность работы с документами, а также полковнику юстиции Н.А. Дуднику, заведующей Архивом Военной коллегии Т.А. Груздевой и сотруднице этого архива Е.Ф. Макеенковой за создание наиболее благоприятных условий для этой работы.

В подавляющем своем большинстве документы, исходящие из КГБ при СМ СССР, из Военной коллегии Верховного суда СССР, обладают высокой степенью достоверности, но попадаются и своеобразные юридические ребусы.

27 июля 1956 г. в официальном (на бланке) документе из КГБ, адресованном председателю Военной коллегии, говорится о судьбе бывшего заместителя начальника Управления связи РККА, бригинженере: «Иудин С.Д. 1899 года рождения, уроженец гор. Киржача, Владимирской области, был арестован 10 марта 1938 года УНКВД по Московской области и осужден 25 августа 1938 г. Военной коллегией Верховного суда СССР к ВМН. Приговор приведен в исполнение 25 июля 1938 года»31. Далее заделана подпись начальника учетно-архивного отдела Комитета госбезопасности при СМ СССР полковника Плетнева, но расписался его заместитель (подпись неразборчива). Вот и суди как хочешь. То ли опечатка – но ведь не буквенная, не цифровая! То ли бригинженера действительно в июле расстреляли (застрелили!), а в августе «оформили» судебно?

А вот еще один аналогичный пример. 9 марта 1956 г. председатель Военной коллегии Верховного суда СССР генерал-лейтенант юстиции А.А. Чепцов подписывает официальную справку на имя начальника ГУК МО СССР и начальника Главного политуправления Вооруженных сил СССР. Речь идет о судьбе бывшего начальника строительно-квартирного отдела МВО бригинтенданта Д.Д. Бодрова. Здесь сказано, что арестованный 7 августа 1937 г. бригинтендант осужден Военной коллегией к ВМН 31 октября 1937 г., а «приговор исполнен 1 сентября 1937 года»32, т. е. за два месяца до вынесения приговора. Вот как хочешь, так и понимай!

Изредка встречаются и явные неточности. Так, в надзорном производстве по делу героя Гражданской войны, бывшего командира отчаянно штурмовавшей Сиваш 15-й (позднее Сивашской) дивизии комдива И.И. Раудмеца в подписанном и заверенном официальном донесении Военной коллегии в Главное управление кадров и Главное политуправление Министерства обороны СССР утверждается, что он был арестован 11 июня 1936 г.33 У меня это вызвало недоумение, так как Ворошилов в своем перечислении арестованных в 1936 г. лиц высшего комначсостава РККА Раудмеца не называет. И только тщательное изучение всех документов, содержащихся в надзорном производстве, в том числе заявлений и анкет, собственноручно заполненных его вдовой, позволило установить ошибочность официального доклада Военной коллегии и определить, что комдив И.И. Раудмец в действительности был арестован в Киеве 11 июня 1937 г.34

Нуждаются в критическом анализе и сохранившиеся в архиве Военной коллегии алфавитные списки на осужденных ею по первой инстанции в 1937–1938 гг.35 Почему-то в них отсутствуют фамилии многих военнослужащих, осужденных Военной коллегией в эти годы (как это устанавливается по другим источникам).

И, наконец, еще об одном ведомственном архиве. Речь идет о бывшем Центральном архиве КГБ СССР, а ныне он называется Центральный архив Федеральной службы безопасности Российской Федерации (ЦАФСБ РФ). По некоторым данным, архивы бывшего КГБ включают в себя более 10,6 млн единиц хранения36. Несколько месяцев жизни я потратил на то, чтобы «пробиться» в этот архив. В результате – удалось несколько дней поработать с некоторыми неизвестными мне ранее документами (например, оперативными приказами наркома внутренних дел СССР Н.И. Ежова). И все же не то что полного, а даже частичного удовлетворения душевного нет. Во-первых, потому, что в этом архиве нет элементарнейших условий для работы исследователя. А во-вторых, и это самое главное, – вплоть до середины 90-х годов исследователь фактически был лишен всякой возможности вести научный поиск. В его распоряжении представляли только те документы, которые считали нужным предоставить сотрудники архива. Более того, лишали историка возможности ознакомления и изучения таких первичных документов, как архивно-следственные дела военнослужащих, осужденных во второй половине 30-х годов. Причем эта позиция вполне сознательная. Даже в первой половине 80-х годов тогдашний заместитель председателя КГБ СССР генерал-полковник В.П. Пирожков писал: «Что касается материалов архивных дел, то частных лиц мы с ними не знакомим. И прежде всего по мотивам, связанным с действующим законодательством. Нельзя не учитывать и того, что эти материалы создают нередко искаженное и неверное представление о самом репрессированном, его поведении на следствии и в суде, а также затрагивают интересы других невинно пострадавших лиц. Главное – не опорочить так называемыми «признательными показаниями» доброе имя человека, честно посвятившего свою жизнь делу партии, народа и социализма»37.