Его торговля шла неплохо, но гораздо хуже, чем могла бы! Лучшие времена Московской торговой компании, президентом которой он являлся, остались в прошлом. Теперь англичан в России теснили уже не только вездесущие голландцы, но даже французы и немцы. Торговля шерстью с Испанией лично ему больших доходов не приносила. Нужны были новые предприятия. Поддавшись на резоны одного из своих агентов, Мейрик решил хорошо вложиться в экспедицию, отправлявшуюся в дикую, неизведанную Гвинею. Это был риск, однако суливший неплохие барыши при успешном завершении. И тут неожиданный вызов в Вестминстер. Мейрик, как опытный дипломат, хорошо понимал, чем обычно заканчивались подобные аудиенции. Он чувствовал, что встреча в таверне на Чаринг-Кросс, о которой накануне попросил один влиятельный и весьма осведомленный компаньон, была связана с вызовом ко двору. Предугадывая события, он никуда не спешил. Излишняя торопливость никогда не числилась в перечне его недостатков.

Человека, с которым Мейрик намеревался встретиться по дороге к лорду-канцлеру, звали Томас Смайт. Личность во всех отношениях примечательная. Первый губернатор Ост-Индской и казначей Вирджинской торговых компаний. Один из главных комиссаров Королевского военно-морского флота. Член парламента от округа Сэндвич, возглавлявший вместе со сватом Робертом Ричем, 2-м графом Уориком, «придворную фракцию». Доверенный советник короля по всем важным вопросам судоходства и восточной торговли. Но главное, Томас был внуком сэра Эндрю Джадда, лорда-мэра Лондона и основателя Московской компании. По наследству от деда Смайт продолжил заниматься торговлей с Московией. Два года был послом английской короны при дворе Бориса Годунова, а недавно помог Мейрику при заключении Столбовского мира между Россией и Швецией. Москва, русский север и вожделенный северный путь в Индию и Китай никогда не выходили из сферы интересов сего деятельного негоцианта и дипломата.

В Лондоне каждый портовый забулдыга был уверен, что если кому и суждено в ближайшее время открыть Северо-западные или Северо-восточные проходы в южные моря, то это обязательно будут экспедиции, снаряженные сэром Томасом Смайтом, не жалевшим на это ни своих сил, ни своих средств, которые, впрочем, как подозревали некоторые завистники, часто имели весьма сомнительное происхождение. А еще «старина Смайт» в силу своего положения и значимости в аристократическом обществе был посвящен во множество тайн и секретов королевского двора. Если он спешно приглашал на беседу, значит, тому были веские причины, и верхом неразумия было игнорировать подобное предложение.

Глава 5

Ровно через час, как и было сказано, карета покинула тихий Хампстед, где Мейрик снимал уютный двухэтажный дом. Жители Лондона вообще не стремились покупать жилье в собственность, предпочитая аренду, которую считали для себя более выгодной, а уж если появлялась возможность променять пропахший «заразительной» скверной город на здоровый воздух деревни, то полет бушующего воображения сдерживался исключительно финансовым благополучием. Цены на аренду хорошего дома составляли 50–60 фунтов. Более скромные – вполовину меньше. Но были особняки, цена которых далеко превышала среднюю стоимость обычного жилья.

Всего в паре миль от Хампстеда, в соседней деревушке Хайгейт, находился Горэмбери, роскошный дворец достопочтенного лорда-канцлера Фрэнсиса Бэкона, на встречу с которым сэр Джон вынужден был ехать в Лондон. Гостей в своем доме, как правило, не принимали. Даже хороших друзей на званый обед приглашали не к себе, а в одну из двенадцати тысяч городских таверн или кофеен. К тому же Мейрик не мог похвастаться какими-то особыми приятельскими отношениями с лордом-канцлером. Их встреча носила деловой, официальный характер, и поэтому отставному дипломату волей-неволей предстояла утомительная, далеко не самая приятная поездка в Вестминстер.

Человеку, не знакомому с реалиями столичной жизни, становилась очевидной неприязнь сельских жителей к столице уже на дальних подступах к городу. Просматривая отчеты своих торговых агентов из Испании и России, Мейрик в очередной раз с досадой уловил запахи, далекие от аромата цветов и луговых трав Хампстедской пустоши. Мейрик знал причину. Причиной был Лондон. Все обочины полумиллионного города были завалены нечистотами, убирать которые никто не спешил, несмотря на все усилия, предпринимаемые лордом-мэром и лондонской городской корпорацией. Согласно стойкому убеждению того времени, город всегда знал только два вида дорожного покрытия – сухую пыль и жидкую грязь.

Карета, покачиваясь на сыромятных бычьих ремнях, заменявших еще не изобретенные рессоры, стремительно катилась по бывшей Португальской, называемой теперь Пикадилли – по имени построенного на ней дворца Роберта Бэйкера, галантерейщика, разбогатевшего на продаже модных среди английской знати воротничков пикадилли. Пикадилли-холл еще стоял в строительных лесах, а улица уже носила его название. Новое время порождало удивительных «народных» героев, значимость которых измерялась не личной привлекательностью, а толщиной разбухшего на колониальной торговле кошелька.

Сразу за Пикадилли начинался шумный, переполненный людьми, повозками и лотками торговцев Хеймаркет, знаменитый Сенной рынок, занимавший целый квартал лондонского Вест-Энда. По сути, это был город в городе, с порядками, нередко вступавшими в противоречие с королевскими эдиктами. Место весьма беспокойное, бойкое и злачное, уже четыреста лет известное как центр городской проституции. Шлюхи стоили дешево и пользовались спросом. Знающие люди поговаривали, что по Хеймаркету от Пикадилли до улицы Пэлл-Мэлл ежедневно работали десятки тысяч проституток обоего пола, и это при том, что содомия по-прежнему каралась в Англии смертной казнью.

На Чаринг-Кросс карета обогнула вросший в землю по самую перекладину трехсотлетний поклонный крест королевы Элеоноры и оказалась в гуще оживленно беседующих между собой людей, столпившихся у городского позорного столба, поставленного на небольшом участке земли между Стрендом и Кинг-стрит. На лице каждого из присутствующих читалось ликование и азарт, вызванный появлением со стороны переулка Святого Мартина приговоренного к экзекуции злоумышленника, сопровождаемого одним-единственным пузатым, как глостерский боров, констеблем из местной общины.

Кураж горожан был легко объясним. Правонарушения в Лондоне, подобно мошенничеству или торговле некачественным товаром, карались позорным столбом, но само наказание при этом было ограничено светлым временем суток. Поэтому горожане, для которых pillory[12] являла собой едва ли не единственный законный способ поквитаться с бессовестными пройдохами, наживавшими себе капиталы на душевной простоте и доверии народа, заблаговременно готовили тухлую рыбу, гнилые овощи, а то и просто камни, чтобы от души поквитаться с мошенниками, нисколько не задумываясь об их физических страданиях, ибо плут не достоин жалости!

Криспин Хайд, натянув поводья, остановил лошадей и деревянным кнутовищем кучерского бича постучал по крыше кареты. Мейрик выглянул из окна, невольно прищурившись от яркого света, ударившего в глаза.

– В чем дело?

– Узнаете прохвоста, сэр? – засмеялся Хайд, перекрикивая возбужденную толпу, и длинным концом бича указал на преступника, голову и руки которого в это время констебль под градом летящего в них мусора заковывал