Чистякова Ивана я вот уже пятнадцать лет знаю, с того времени, когда моя сестра Лариса вышла за него замуж. И ничего плохого я о нем сказать не могу, в трезвом состоянии он золото, а не человек, но когда выпьет, становится неуправляемым. Если что не по нему — начинает рукоприкладствовать по малейшему поводу. Однажды побил табуреткой моего сожителя Шишкина Виктора, пятьдесят восьмого года рождения. Побил его на кухне у сестры Ларисы, а когда Шишкин упал, Иван бил об его голову тарелки, но тогда обошлось без серьезного членовредительства, и Шишкин Виктор просто ушел. Я ему помогла уйти со мной.

А проблема случилась в воскресенье тридцатого августа. Мы отмечали у Чистяковых день рождения их дочери Марины, то есть моей племянницы. Были еще соседка Ларисы Галка Раткевич и ее сожитель Кононенко, зовут Сашей. Отношения у сестры с соседкой Раткевич Галей непостоянные, то они ссорятся и не разговаривают, то чуть ли не в обнимку ходят и у них весьма дружеские отношения. Раткевич Галя, она, насколько я знаю, неразборчива в своих связях, у нее часто бывают посторонние мужчины. При мне был случай, она выбегала от сожителя на лестничную клетку голая. Спиртное она употребляет, как мне кажется, умеренно. Если одна, то вообще не пьет, если в компании, то никогда не отказывается. Ей, правда, не много нужно, выпивает два стакана вина и сразу начинает приставать ко всем мужчинам подряд, тянуть их к себе, становится назойливая. Кононенко у нее новый очередной сожитель, и до вечера тридцатого августа я его не знала.

Утром Чистяков Иван с Ларисой выпил самогона, и я с ними была, потому что приехала помочь на стол приготовить, Лариса попросила меня еще позвать Галю Раткевич, та пришла, тоже чуть помогла и выпила сто граммов самогона, а Иван около стакана. После чего мы все легли немного поспать, а Галка ушла к себе. Примерно в пятнадцать часов Иван собрался в магазин и принес еще три бутылки крепленого вина. Одну бутылку мы выпили вчетвером: я, Иван, Лариса и наша с Ларисой мать, которая к этому времени уже пришла к нам в гости. Примерно в шестнадцать часов снова заглянула Раткевич. Впятером мы распили остальные две бутылки вина и две бутылки пива, ну и посидели за столом. Иван попросил денег у Раткевич на бутылку. Она дала ему десять рублей, он сходил в магазин и принес водки. Вместе мы выпили и эту бутылку. Потом мама и Лариса сразу легли спать, а Иван принялся жарить картошку. А я с Галкой Раткевич пошли к знакомой женщине за самогоном. Денег у нас уже не было, Раткевич взяла из дому четыре пакета сахара. Женщина эта проживает в шестьсот третьем микрорайоне. Дома мы ее не застали, на обратном пути встретили Галкиного сожителя Александра Кононенко, снова пошли с ним за самогоном к другой женщине. Та, другая, была дома, и мы купили у нее два литра самогона, отдали четыре пакета сахара и шесть рублей нам Кононенко добавил. Вернулись к Ивану с Ларисой. Это было примерно половина девятого. Сели и выпивали впятером: я, Иван, Галка Раткевич, Саша Кононенко и наша мама, а Лариса еще лежала в комнате и не выходила. Мать выпила сто грамм самогона, ее снова развезло, и Кононенко с Иваном буквально отволокли ее спать. Продолжали распивать спиртное вчетвером, начали танцевать. До этого — до начала танцев — Иван относил в спальню Ларисе сто граммов самогона. Танцевали, а потом и Лариса вышла к нам через двадцать минут. Внешне было видно, что все опьянели. Кононенко этот вначале стеснялся, затем стал раскованный, вроде как он всю жизнь был в нашей квартире. Галка Раткевич, та была сильно пьяна, и если прислонялась к стенке, то с трудом от нее могла оторваться. Иван стал такой с синевой в лице, что характерно для него, когда он перепьет. Лариса — та постоянно улыбалась, это тоже для нее характерно при опьянении. Я тоже была хорошая, но все соображала. Потом Иван и Кононенко вдруг сели проверять, кто кого на руку поборет, и Кононенко положил Ивана, тот заметно расстроился и, выходя из-за стола, с раздражением заметил: «Силен, силен», — и некоторое время ходил молча по комнате. С чего началась ссора, я не знаю, я была на балконе, курила. Вернулась на кухню, а там уже дрались Кононенко и Иван. Они наносили удары друг другу кулаками. Кононенко повалил Ивана на пол и стал бить ногами по корпусу. Я так поняла, что Иван несильно заехал Галке Раткевич по морде, а она позвала на помощь Кононенко. Во время первой драки Иван за нож не хватался, он лежал на столе. Нож обыкновенный, кухонный, с белой пластмассовой ручкой. Длиной сантиметров тридцать.

Мы с Ларисой растащили Ивана и Кононенко, Лариса увела Ивана в комнату, Мариша убежала к соседке тете Рае, что проживает в квартире в этом же тамбуре. Я сказала Кононенко и Раткевич, мол, пойдемте к вам, у меня есть еще стакан самогона — выпьем на троих у вас. Мы пошли к ним и там допили самогон и про ссору не вспоминали. Я вернулась к Ивану и Ларисе, и Мариша тоже. И вот с этого момента я уже время точно не ориентирую. Мы как-то все заметили, что Ивана в квартире нет, и ножа на столе тоже нет. И тут я услышала крик Галки Раткевич, Лариса первая побежала, я за ней. В тамбур высунулась из-за двери Райка. Она говорит: «Я мужа на третью смену отправляла, возвращалась и вижу — Иван с ножом звонит в дверь к Раткевич и матерится. Тут дверь как открылась, там какой-то мужик полураздетый, Иван толкнул его и они ввалились в квартиру Раткевич».

И тут крик жуткий, явно голос Кононенко:

— Больно, не надо!

Иван ему отвечает:

— Допросился! Допросился! Затем я услышала Ларису:

— Ой, Ваня, что ты делаешь, хватит, хватит, ты и так его убил!

А Иван отвечает:

— Ниче, бычара здоровый, выдержит!

Я открываю дверь и вижу: в коридоре ползет на боку Кононенко — по-моему, на правом боку, я точно не могу утверждать. У него все было в крови, и к чему он ни прикасался, становилось в крови. Он был в трусах, джинсовых брюках, но они были надеты брючиной только на одну ногу. Рядом визжала Галка Раткевич:

— Саша, Саша!

А Лариса плакала:

— Что ты наделал, Ваня?! Ты его убил, что это будет?!

Я с Ларисой, мы схватили Ивана и вытолкали его в тамбур. Там Лариса, я уже не знаю как, у него нож отобрала, завела в квартиру, он там еще поматюкался и постепенно затих, уснул. Я вызвала скорую помощь. Где-то минут через десять приехала машина. Я заглянула к Раткевич, а там медсестра что-то делала с раной на груди у Кононенко и все просила Раткевич успокоиться, а врач сказал, чтобы я закрыла дверь. Затем я через несколько минут заглянула — врач делал Кононенко искусственное дыхание, потом посмотрел на его зрачки и сказал: «Все, готов», — а Галка прислонилась к стене и как собачка тоненько завыла.

Я вернулась и говорю Ларисе:

— Умер.

Лариса как заплачет, а Мариша, та стала на голове волосы рвать. Я схватила ее, дала по щеке, чтобы привести в себя. Она немного успокоилась, и говорит:

— Теперь его посадят, не будет у меня папочки, и мамочка одна останется.

Я сказала:

— Не плачь, слава богу, тетка у тебя еще живая, не пропадешь...

Здание общежития «Технолог», что при политехническом университете, четырехэтажное, тридцатых годов, с длинными коммунальными этажами и скрипучими дощатыми полами. Стены словно водорослями обросли мутно-зеленой и скользкой краской. В «Технологе» проживает Лисковец Ольга, ей двадцать четыре года, она студентка пятого курса факультета машиностроения. Лисковец среднего роста, худая, волосы русые, глаза светлые, ресницы и брови желто-травяного оттенка. Первое, что запоминается при поцелуе с Лисковец, что у нее необычайно твердые губы.