Кондуктор открыл крышку часов. «На час, не меньше, опоздаем в город».

— Посадка заканчивается, — крикнул он.

— Заканчивается, — повторил за ним Эдди, тащивший футляр для фагота.

Полногрудая девица в желтом отделилась от толпы и обвила руками шею Роя. Он попытался вырваться, но она четыре раза клюнула его в правый глаз. Левым он заметил, что Харриет Бёрд (конечно же, шикарная богиня) пристально смотрит на него.

После обеда они сидели в полутемном и пустом пульмане Эдди, Рой упивался лучами славы, а Харриет рассказывала о своем недавнем путешествии. За окном простирался бесконечный лес. Рой с интересом слушал девушку, у которой был необычный взгляд на мир, и время от времени поглядывал в окно. Мимо пролетело озеро, окруженное странными деревьями с искореженными стволами. Их ветви сгибались от ветра.

Харриет разрумянилась, глаза загорались при новом воспоминании. Иногда она умолкала и, к удивлению Роя, подсмеивалась над собой за болтливость, но потом снова уносилась куда-то, видя себя наездницей, описывая захватывающую картину, на которой Давид увещевал Голиафа-Бомбардира, или сэр Перси пронзал копьем сэра Мальдемера, или первенец первобытного человека замахивался камнем на отца.

Рой вздохнул.

— Мой отец? Что ж, может быть, я и хотел иногда дать ему по башке. После того как умерла бабушка, старик засовывал меня в один детский приют за другим, в том месте, где он работал, это когда работал, но, правда, забирал меня летом и учил, как бросать мяч.

Нет, она имела в виду не это, сказала Харриет. Он когда-нибудь читал Гомера?

Как ни старался Рой, в голову приходили только четыре базы и ни одной книги. От вопросов Харриет у него голова шла кругом. Рою был незнаком ее язык — язык студентки колледжа, и он все ждал, когда она остановится, потому что ему хотелось поговорить о бейсболе.

Хэрриет выдохнула.

— Друзья говорят, что у меня фантастическое воображение.

Рой тут же возразил, что он бы так не сказал.

— Бросая, я думал только о том, что Сэм поставил десять баксов и мы не можем позволить себе потерять их. Вот почему я должен был заставить его просвистеть[18].

— Просвистеть — о, Рой, как ты смешно выражаешься. — Она снова рассмеялась.

Он улыбнулся, погрузившись в воспоминания о том, как это сделал, — герой, который, подав три мяча, развенчал лучшего игрока Американской лиги. Разве это не говорит о его будущем? Поняв, что размечтался, Рой попытался вернуться к реальности.

— Играть в хороший бейсбол можно, когда у тебя все для этого есть, а у меня есть. Вот увидите, придет день, и я побью все рекорды по броскам и ударам.

Харриет, явно не ожидая таких слов, захлопала в ладоши так сильно, что зазвенели браслеты на запястьях.

— Я чувствую, — продолжал Рой, — что во мне это есть, поэтому я сделаю что-то очень значительное. Я должен это сделать. Я имею в виду, — скромно добавил он, — конечно, когда буду играть.

— Ты хочешь сказать, что ты не… — Казалось, она была очень разочарована, и это удивило Роя.

— Нет, — смутился он. — Сэм везет меня на пробу.

Харриет посмотрела в окно, взгляд ее стал отрешенным. Потом она спросила:

— Но Уолтер — он же успешный профессиональный бейсболист, верно?

— Бомбардир?

— И он три раза получал эту награду — как ее?

— Самому ценному игроку. — Рой испугался, что потеряет ее и она уйдет к Бомбардиру.

Девушка закусила губу.

— А ведь ты побил его, — пробормотала она.

— Он долго не протянет, от силы год-другой. Но тогда он будет уже слишком стар для бейсбола. А передо мной вся жизнь.

Харриет оживилась и дружески поинтересовалась:

— Так чего же ты хочешь добиться, Рой?

— Случается, иду по улице и думаю, как было бы здорово, если бы люди говорили: смотрите, это Рой Хоббс, самый лучший бейсболист в мире.

— И это все? — огорчилась она.

Он старался понять ее вопрос. Что еще ей нужно?

— И это все? — повторил Рой. — А что может быть важнее?

— А ты не знаешь? — удивилась Харриет.

— Ты о баксах? Их я тоже получу.

Она покачала головой:

— Разве нет ничего выше земных ценностей, чего-то более прекрасного в жизни и действиях человека?

— В бейсболе?

— Да.

Он сосредоточился.

— Может быть, я неясно выразилась, но ты наверняка догадался (я говорила это Уолтеру как раз перед тем, как поезд остановился): ты один — в том смысле, что все мы ужасно одиноки, как бы ни судили люди. То есть если бы ты понял, что наши ценности должны проистекать из… о, я на самом деле хочу сказать… — Она развела руками. — Прости меня, иногда я запутываюсь в том немногом, что знаю.

У Харриет были печальные глаза. Он ощущал к ней странную нежность, как если бы она была его матерью (той, настоящей), и ему отчаянно хотелось найти ответ, которого ждала Харриет, говоря о жизни.

— Кажется, я знаю, что ты хочешь сказать. Ты имеешь в виду радость и удовлетворение, которые испытываешь, бросив мяч так, как можешь только ты.

Она ничего не ответила.

Рой с трудом придумал что-то еще, что мог бы сказать, но не знал, сумеет ли выразить это словами. Странное чувство опустошенности и потерянности охватило его, словно он только что провалился на просмотре. Роя удручало то, что он так и не понял, к чему она клонит. Харриет зевнула. Никогда еще он так не сокрушался о том, что не может раскрыть свои мысли девушке, да еще такой красавице. Вот если бы он был с ней в постели…

Словно угадав, о чем он думает, Харриет перестала задавать дурацкие вопросы, вздохнула и придвинулась к нему поближе, сделав вид, что заинтересовалась футляром для фагота.

— Ты играешь?

— Нет, — ответил он, обрадовавшись, что разговор пошел о чем-то другом. — Там лежит одна вещь, которую я сделал для себя.

— Что же это?

— Бейсбольная бита.

Она рассмеялась.

— Рой, тебе цены нет.

— Я взял футляр, опасаясь, как бы деревяшка не пострадала до того, как будет случай воспользоваться ею.

— О, Рой!

Харриет настолько приблизилась к нему, что он осмелел. Рой нагнулся, поднял за шнурок шляпную коробку и подержал в руке, как бы взвешивая ее.

— Что это в ней?

— В ней? — переспросила она и, подражая ему, ответила: — Кое-что такое, что я сделала для себя.