– А также, если не будешь против, я напишу твой портрет. Ты сможешь забрать его на память, если захочешь.

Я пожала плечами. Пусть рисует, мне всё равно. Зато я вспомнила, о чём ещё собиралась расспросить Грега:

– Расскажи мне про фотографии с портретами, которые стоят у тебя в спальне. Почему они не электронные, а распечатаны на бумаге? Что за люди на них изображены? Какие-то известные эмпаты? Или знаменитости прошлых веков?

– Не угадала, – хмыкнул Грег. – На тех фотографиях всего-навсего мои близкие. Ничем не выдающиеся для других, но важные для меня. Любимые люди, семья. Скорее всего, ты смотрела не совсем внимательно, но я тоже на этих фотографиях присутствую. А бумажные они только потому, что электронные изображения мне кажутся неживыми. Они не передают энергию. А бумага и краска – живой материал, способный передать содержимое значительно глубже и эмоциональнее. Это касается многих вещей: картин, книг, писем, дневников…

– Но зачем? – я оборвала Грега практически на полуслове.

– Что – зачем?

– Зачем ты держишь у себя в доме фотографии своих родственников? Ты не помнишь, как они выглядят и боишься, что не узнаешь при встрече? Или это особая религиозная традиция? Я читала о чём-то подобном в курсе истории цивилизаций.

И тут случилось непонятное. Грег начал как-то удушливо смеяться. Я видела, что он пробует сдерживаться, прикрывая рот ладонью, но в итоге не справился с собой и начал громко, во всё горло хохотать. Грега так корёжило от смеха, что он раскраснелся и стал вытирать глаза тыльной стороной ладони, смахивая с них выступившие слёзы. Я огляделась вокруг, пытаясь рассмотреть, что же он увидел, отчего пришёл в такое состояние. И только пару минут спустя поняла, что ему вообще не над чем смеяться, кроме как над моим последним вопросом. И, глядя на Грега, мне даже стало жаль, что я не понимаю, в чём комизм ситуации и не могу так же громко посмеяться вместе с ним.

Наконец, когда взрывы хохота стали угасать, сменившись каким-то подвыванием, Грег выдавил из себя:

– Прости….уы-ы-ы… прости, пожалуйста! Надеюсь, что не обидел тебя своим смехом… Но это и правда невыносимо смешно. Ты ведь задала этот вопрос со всей серьёзностью. Ф-ф-у-ух, – он тяжело выдохнул, будто после быстрого бега. – Нет, Мира, я не забываю, как выглядят мои близкие, и фото не имеют ничего общего с религиозными обрядами. Всё намного проще. Они приносят мне радость, когда я на них гляжу. Ведь многие, кто мне дорог, находятся далеко. А ещё – это способ вернуться мысленно в приятные моменты прошлого.

Видимо, моё лицо изображало полное недоумение, потому что после небольшой паузы Грег продолжил:

– Возможно, во всём этом и нет грандиозного смысла с твоей утилитарной точки зрения. Да, из подобных вещей нельзя извлечь какой-то очевидной пользы. Но именно мелочи наполняют нашу жизнь красками. Тонкие оттенки чувств создают тот особый, неповторимый вкус жизни – для каждого свой, уникальный.

– Оттенки? Я не ослышалась, ты говоришь, у чувств есть оттенки? Ваши эмоции имеют цвет?

Грег внимательно посмотрел на меня и покачал головой:

– Слишком много на сегодня. В следующий раз я расскажу тебе об этом подробнее, обещаю.

Через пятнадцать минут я опять направлялась домой на включённом автопилоте и в полудрёме прокручивала в памяти обрывки разговора с Грегом.

– «В следующий раз!» – бурчала я себе под нос. – Он сказал это так, будто решил, что я собираюсь встретиться с ним снова.

Конечно, предрекая «следующий раз», Грег оказался прав. В конце концов я вынуждена была признать, что ни на йоту не приблизилась к разгадке таинственного кода. А ведь дала себе обещание добыть его, и теперь не могла отступить от этого решения. Сдаваться на полпути было не в моих правилах. Порядок и последовательность – вот что приводит к успеху. Поэтому я решила продолжать сеансы столько, сколько понадобится.

Целую неделю я не могла вырваться на новую встречу с продавцом эмоций из-за загруженности текущими проектами. Я была востребованным специалистом, делала свою работу быстро и качественно. Мой рейтинг в базе к тому времени уже год держался в первой двадцатке самых крутых независимых IT-разработчиков Объединённого Евразийского Государства. Но я стремилась оказаться в ТОП-3. А для этого предстояло обойти таких акул IT-сферы, как Серадж Кападия, который придумал систему управления вертикальными теплицами в городах или Олег Самсонов – в прошлом биохакер, а ныне специализировавшийся на программном обеспечении для бионических частей тела и космической инженерии. Я же долго пребывала в поиске наиболее подходящей мне сферы и пробовала себя в самых разных направлениях, даже в дизайне виртуальной реальности. Но когда почти на каждом специализированном форуме стала заходить речь о необходимости разработки нейросетей для искусственного интеллекта принципиально нового поколения, я поняла, что именно в эту цель мне и нужно бить. За этим будущее и полный апгрейд нынешней цивилизации. Внести собственный значимый вклад в эти разработки – вот настоящий шанс занять место в верхушке рейтинга, – полагала я. И у меня были все основания подозревать, что оборудование, которое используют продавцы эмоций для своих целей, является частью именно такой нейросети. Хоть оно и выглядит совершенно бесхитростно снаружи. В мозгу пульсировала одна и та же мысль: «Мне бы только понять принцип! Тогда я точно совершу долгожданную революцию в сфере высоких технологий».

Поэтому, как только на горизонте замаячил небольшой перерыв между заказами, я снова связалась с Грегом.

Каждая наша встреча начиналась с красной повязки, долгих блужданий по этажам и мокрого шершавого языка Рика. Уже в начале третьего сеанса я заметила кое-что новое: мне больше не приходилось делать над собой усилие, чтобы не отдёргивать руку, когда Грег обхватывал её своей уверенной большой ладонью. Кроме того, я даже решила попробовать поиграть с Риком так же, как в предыдущий раз делал Грег. Это был странный опыт, но нельзя сказать, что мне не понравилось. Грег, утверждал, что Рик счастлив и польщён моим вниманием, но мне показалось, будто у пса просто включилась какая-то кнопка безудержной активности. На том сеансе он не отходил от меня ни на шаг. Всё время пытался сунуть мне в руки мяч или какую-нибудь другую игрушку, ожидая, что я стану её бросать ради его дальнейшего развлечения. Однако меня быстро утомило это занятие, и Грег призвал пса к порядку.

Вопреки моим ожиданиям, Грег не стал включать «энцефалограф» и снова надевать на мои глаза повязку. Вместо этого усадил меня на диван в медиа-комнате, а сам уселся напротив на краю крышки стола. Лицо Грега было повёрнуто в профиль. Казалось, он думает о чём-то своём, не глядя на меня, и я обратила внимание, что сегодня он серьёзнее и сдержаннее, чем в прошлый раз. Отчего-то стало не по себе, и я подумала – вот, сейчас он скажет, что передумал проводить со мной сеансы и отправит домой. Но после небольшой паузы Грег начал говорить, смотря прямо перед собой.

– В прошлый раз, когда я упомянул оттенки чувств, ты спросила о цвете эмоций. Так вот, в каком-то смысле все чувства и эмоции действительно имеют цвет, и у каждого из них могут быть разные оттенки и различная степень насыщенности. Но цвет чувств нельзя увидеть обычным зрением. Он воспринимается на уровне внутренних, тонких ощущений. Чем лучше человек умеет отличать оттенки эмоций, тем лучше он понимает самого себя и тем легче ему находить общий язык с окружающими людьми. Неспособность правильно определять цвета предметов называется дальтонизмом. А неспособность отличать оттенки чувств – эмоциональным дальтонизмом, – Грег вдруг повернул голову, пристально посмотрел мне в глаза и добавил: – Ну, или эмоциональной немотой, алекситимией.