Она отвернулась от своего отражения.

Бледное лицо. Светлые волосы. И темное платье прямого кроя, которое на ком другом смотрелось бы чересчур уж простым, уродливым даже, лишь подчеркивало нечеловеческую хрупкость Анны.

– И за мальчиками присмотрите. Пожалуйста.

– Присмотрим, – пообещал Земляной.

– У них неладно… и еще с Ильей… то есть с Арвисом. Он сказал, что знает, кто отец Ильи. Не имя, но… рисунок. Предполагаю, что речь о гербе идет. Вы спросите. Возможно… не факт, конечно, но возможно, стоит отписать. – Анна сцепила руки. И смотреть старалась в сторону. Бледные щеки ее слегка порозовели.

– Отпишем. Всенепременно. – Земляной сунул за щеку конфету и поинтересовался: – А вы не желаете на бал сходить? Который в ратуше… городской… благотворительный…

– А надо? – Приподнятая бровь. Удивление.

– Хотелось бы… Но, боюсь, нам будут не рады, настолько не рады, что может не остаться билетов, а побывать нам надо.

Анна склонила голову и сказала:

– Я попрошу Никанора. И я не думаю, что мое прошлое имеет какое-то отношение к нынешним делам.

Арвис и вправду нарисовал картинку, кривоватую, но вполне себе узнаваемую. Вот ведь… и вправду отписать придется. Иначе не простят.

Но Илье Глеб ничего не скажет. Пока.

В конце концов, твари не лгут, но и с правдой обращаются весьма вольно.

* * *

У дома Анну ждали розы.

Огромный букет белых полупрозрачных роз того сорта, который выращивали лишь в теплицах Петергофа. Тугие бутоны едва раскрылись. На лепестках блестела начарованная роса, которая никогда не исчезнет, но лишь, возможно, изменит цвет по новой моде.

Белая лента. Карточка. И смутное нежелание прикасаться.

Глеб провел над букетом ладонью и сказал:

– Чистый, но…

– Забирайте.

– Зачем мне цветы? – он нахмурился, явно ища подвох.

– Не знаю… подарите сестре? У меня не поднимется рука их выкинуть. А смотреть, как умирают, не люблю… хотя… – Анна коснулась восковых лепестков. – Они уже мертвы. Не слышали? Новая технология консервации. Специальный раствор, толика силы – и вот уже букет стоит месяцами, не теряя красоты…

Ей было жаль цветов. И жаль себя. И еще немного страшно.

Глеб молча вытащил из букета карточку и передал Анне.

* * *

Надеюсь на скорую встречу. Олег

* * *

Запах сохранился. Тот полупрозрачный, словно вуаль, аромат, который был неназойлив и мягок. Он окружал. Очаровывал.

– Не знаю, почему вдруг… – Анна пожала плечами, не зная, как еще объяснить появление этого букета. И странную записку. Она не давала повода.

Но почему-то чувство неловкости не исчезло. Как и чувство вины. Ерунда какая…

– Возможно, вы ему понравились.

– Вряд ли. – Карточка была жесткой и с колючими уголками.

– Это почему? Вы красивая женщина…

– Только проклятая. И вы знаете, что, даже если убрать проклятие, от всех последствий не избавиться. Я никогда не смогу родить ребенка.

Почему она это говорит?

Неподходящая тема для беседы с мужчиной, которого Анна уже не могла назвать в полной мере посторонним. Да она и с Никанором стеснялась говорить на подобные темы, позволяя себе переложить эту неприятную обязанность на целителей.

– Вас это печалит? – Глеб предложил руку. – Не хотите прогуляться? Погода нынче…

Замечательная.

Небо ясное. Звезды россыпью. Полукруг луны словно кусок сыра на веревке. Свет на крышах, на камнях. Сонные дома. Тишина.

– С преогромным удовольствием. – Страхи отступили.

Они вернутся потом, когда Анна останется одна в пустом своем доме, который больше не казался сколь бы то ни было надежным убежищем. Но сейчас… сейчас все было иначе.

– Что до ребенка, то… да, одно время я… мне было тяжело свыкнуться с этой мыслью. И не могу сказать, чтобы я так уж хотела детей, просто… я ведь женщина, но получается, что как бы не совсем и женщина, если Господь лишил меня этой возможности. Моя свекровь, бывшая свекровь, когда стала точно известна причина моей бездетности, как-то высказалась, что мне следует уйти в монастырь. Что, верно, мои грехи столь тяжелы… – Анна замолчала.

Они шли по улочке, которая была пуста и чиста. Душно пахло черемухой, и стало быть, завтра похолодает. Надо будет поставить полог над розами, а еще провести-таки обрезку, пока кусты окончательно не спутались.

– Я все пыталась понять, что же сделала не так. Но теперь думаю, что Господь ни при чем. И грехи тоже ни при чем. Просто так сложились обстоятельства.

Розы Глеб держал аккуратно, но чувствовалось, что этот чужой букет его раздражает.

Никанор не умел справляться с раздражением. Он выплескивал его в язвительных словах, словно нарочно пытаясь уколоть побольнее. И ему требовался ответ, повод достаточно веский, чтобы дать волю гневу. Анна же молчала. И это злило его еще сильнее.

Странно, но после развода общаться с ним стало куда как легче.

– И вы решили развестись? Прошу прощения, если этот вопрос…

– Обыкновенен. Да, решила. И да, отчасти из-за этой своей неспособности. Я понимала, что Никанору нужен наследник. И он найдет способ его получить. Он всегда получал то, что хотел. Характер… я не желала становиться декоративной женой. А еще поняла, что все эти годы жила не своей жизнью.

Где-то вдалеке раздалось ржание, громыхнули колеса, и вновь все стихло.

– Мне стало жаль этого потерянного времени. Я понимала, что, возможно, осталось мне не так и много. Но то, что осталось, оно было мое. Я больше не хотела тратить его, притворяться кем-то, кем не являюсь. Великосветские игры, балы… маски. Нет, – Анна покачала головой. – К тому же Никанор рано или поздно, но пришел бы к мысли о разводе. А если так, то лучше быть первой.

– Почему?

Анна пожала плечами:

– Я могла диктовать условия. И да, у нас получилось расстаться и в то же время остаться в дружеских отношениях. Я знаю, что, если мне нужна будет помощь, Никанор ее окажет. И он знает, что если ему понадобится… правда, я представить не могу, что именно, но если в моих силах… он единственный, пожалуй, кого я могу назвать в полной мере родным человеком.

Улица вливалась в другую, которая была освещена куда как ярче. Широкая мостовая. Берега тротуаров.

Далекие огоньки, которые разбавляли ночь. Еще более далекие дома.

– Это ненормально, наверное. Я его не люблю больше. То есть не люблю, как должно любить мужа. Или просто мужчину, но вот… родич? Пожалуй. И просто друг. Женщины странные, да?