К своему огорчению, она заметила, что внешний вид мистера Карсингтона — от тульи его изящной шляпы до носков начищенных сапог — отвлекает ее внимание.

Когда она впервые увидела его, на нем не было шляпы. Она заметила, что волосы у него насыщенного каштанового цвета с золотистым блеском, а глаза глубоко посажены. Лицо угловатое, профиль в высшей степени аристократический. Он был красив неброской красотой — высокий, широкоплечий, длинноногий. Даже кисти рук у него были длинные. Она разглядела их, когда он развязывал затянувшиеся в узел ленты ее шляпы, и у нее закружилась голова.

Дело не улучшилось, когда он подошел совсем близко, разрезая ленту. Она уловила запах мыла или одеколона, но настолько слабый, что, возможно, ей просто почудилось.

Она смутилась, потому что нервничала, сказала она себе, а это было вполне объяснимо.

Катастрофический случай, едва не произошедший несколько лет назад, научил ее иметь полную информацию обо всем, что касалось ее отца.

Так, например, она прочитывала всю отцовскую корреспонденцию и отвечала на письма. Ему оставалось лишь прочесть то, что она написала, и поставить свою подпись. По крайней мере казалось, что он прочитывал написанное. Но сказать с уверенностью, что он вникает в содержание, было невозможно. Он был слишком занят разгадкой тайн воспроизводства растений, чтобы обращать внимание на письма своих родственников или своего поверенного — как, впрочем, и на все остальное, не имеющее отношения к ботанике.

Поскольку в ее руки не попадало никакого письма от мистера Карсингтона, Мирабель понятия не имела, о чем он писал, и, конечно, не догадывалась о том, что ему ответил отец.

Если она не хотела, чтобы ее застигли врасплох за ужином, ей нужно было восполнить пробел в своих знаниях.

Поэтому она, не теряя времени, поручила слугам позаботиться о мистере Карсингтоне, высушить и почистить его одежду и обеспечить всем необходимым для того, чтобы он мог привести себя в порядок.

Мирабель постояла на месте, глядя, как он удаляется прихрамывая, и сердце ее болезненно сжалось, что было весьма глупо.

Она видела и даже помогала выхаживать и более тяжело раненных. Страдающих так же, как он, а может быть, и сильнее. Некоторые тоже вели себя героически, но не получили и доли того восхищения, которое получил он. В любом случае, сказала она себе, он слишком элегантен и уверен в себе, чтобы нуждаться в чьем-либо сочувствии.

Мирабель прогнала ненужные мысли и поспешила в кабинет отца.

Как сообщил Джозеф, ежедневник его хозяина лежал открытым на сегодняшней дате и в нем была должным образом записана нынешняя встреча.

Она перерыла ящик письменного стола, но не обнаружила никаких следов письма мистера Карсингтона. Вероятнее всего, отец запихнул письмо в карман и записал на нем какие-нибудь наблюдения во время своей вылазки в горы или просто потерял его. Однако копия его ответа сохранилась, потому что он написал его в своей записной книжке, а не на отдельном листке бумаги.

В письме, написанном десять дней назад, ее отец, как и сказал мистер Карсингтон, выражал заинтересованность, отчетливо сознавая последствия, и, судя по всему, был готов обсудить вопрос о строительстве канала.

У Мирабель перехватило дыхание.

Она увидела отца таким, каким он никогда не был, которого интересовали многие события и многие люди. Он любил говорить, но и слушать тоже умел — даже болтовню маленькой девочки. Она помнит, что любила сидеть на лестнице и прислушиваться к голосам внизу, когда у них собирались гости сыграть в карты или просто приятно провести время. Сколько раз она слышала, как он и ее мать беседовали за столом, в гостевой или в этом кабинете?

Но после того, как пятнадцать лет назад умерла ее мать, отец погружался в изучение жизни растений, которая теперь занимала его больше, чем жизнь людей. В редких случаях его мысли возвращались из мира ботаники, да и то ненадолго.

Последний из таких случаев Мирабель, видимо, пропустила. Судя по всему, его короткое возвращение в повседневную жизнь случилось в те несколько дней, которые она провела в гостях у своей бывшей гувернантки в Кромфорде.

Во время этого визита Мирабель и купила себе ту самую шляпку.

Трудно было поверить, что она позволила какому-то мужчине до такой степени вывести себя из равновесия. Тем более что с мужчинами этого типа ей приходилось встречаться и раньше.

В течение своих двух лондонских сезонов, хотя все это происходило так давно, словно в другой жизни, она видела множество подобных мужчин — элегантно одетых, с безупречными манерами, всегда знающих, что следует сказать или сделать.

Она слышала их хорошо поставленные голоса, манерную медлительность речи с некоторой благоприобретенной модной шепелявостью, помнила их смех, сплетни, флирт.

Наверняка она слышала и голоса, похожие на его голос — низкий, проникновенный, благодаря которому каждое обычное слово кажется глубоко интимным, а каждая шаблонная фраза — захватывающей тайной.

«Я слышала и видела все это, — пробормотала она, — И он не отличается от всех прочих. Просто это еще один столичный фат с изысканными манерами, который считает нас неотесанными провинциалами. Мы для него всего лишь невежественная деревенщина, которая не понимает собственной выгоды».

Скоро мистер Карсингтон поймет, что ошибается.

А тем временем можно позабавиться, слушая его разговор с отцом за ужином.

Алистер отнюдь не считал себя семи пядей во лбу, но два на два мог не задумываясь перемножить.

Однако в тот день ему не везло. Хотя непритязательная мисс Олдридж считала, что он одет достаточно элегантно для ужина в сельской местности, Алистер знал, что это не так.

Благодаря стараниям слуг и хорошо протопленной печке его одежда была вычищена и высушена, но для ужина не годилась.

Более того, слуги не могли немедленно выстирать и накрахмалить его белье. Галстук обвис, и на нем в неположенных местах образовались складки, что выводило Алистера из себя.

А его нога, которая не выносила сырости и с которой следовало проживать в Марокко, наказывала его за путешествие под ледяным дождем пульсирующей болью.

Все эти досадные обстоятельства не позволили ему вовремя заметить то, что даже болван заметил бы несколько часов назад.

Мисс Олдридж говорила о тычинках и пестиках и спрашивала, интересуется ли он ботаникой. Алистер собственными глазами видел зимний сад, записные книжки, акры земли, занятые под теплицами.

А его внимание, не считая досады по поводу одежды и мучительной боли в ноге, было полностью приковано к ней. И лишь когда все собрались в гостиной перед ужином и мистер Олдридж познакомил его с наблюдениями Хедвига относительно репродуктивных органов мхов, Алистеру наконец открылась правда: этот человек одержим мономанией.