3

Дядя нашел меня на террасе у Моравик. Я лежал на животе на горячих каменных плитах, наблюдая за ящерицей. За весь день она осталась у меня самым ярким воспоминанием. Ящерица распласталась на раскаленном камне на расстоянии фута от моего лица. Неподвижное тело цвета позеленевшей бронзы и пульсирующее горлышко. У нее были маленькие темные глазки. Внутренняя поверхность рта имела желтый, как дыня, цвет. Она орудовала длинным, остреньким язычком как плеткой, а крохотные лапки издавали едва слышный хруст от движения по плите. Она перебралась через мой палец и исчезла в камнях.

Я обернулся. По саду шел дядя Камлак. Он преодолел три невысоких ступеньки, ступая в своих ладных шнурованных сандалиях и, глядя вниз, поднялся на террасу. Я отвернулся. На мху, проросшем между камней, росли крошечные, как глаза ящерицы, белые цветки. Каждый из них представлял собой маленькую искусную чашечку. Я по сей день помню их рисунок, будто собственными руками вырезал этот узор.

— Покажи мне, — попросил он.

Я не шевельнулся. Он подошел к каменной скамье напротив и, расставив ноги, сел, глядя на меня.

— Посмотри-ка на меня, Мерлин.

Я поглядел. Он смотрел на меня молча и изучающе.

— Мне все время говорят, что ты не участвуешь в грубых ребячьих забавах, убегаешь от Диниаса и что из тебя никогда не получится воина и даже мужчины. Ты не издал ни звука и даже не заплакал, когда король отвесил тебе оплеуху, от которой его гончая с визгом полетела бы в конуру.

Я промолчал.

— Мне кажется, что ты представляешь собой не то, что о тебе думают, Мерлин.

Я опять ничего не ответил.

— Ты знаешь, почему приехал Горлан?

Мне показалось, что легче будет солгать.

— Нет.

— Он приехал просить руки твоей матери. Если бы она дала согласие, ты отправился бы с ним в Британию.

Я дотронулся указательным пальцем до цветка на мху. Он сник, как гриб-дождевик, и развалился. Из любопытства я коснулся другого. Камлак обратился ко мне снова. Голос его прозвучал резко.

— Ты слушаешь?

— Да. Даже если она отказала ему, это не будет иметь никакого значения, — я посмотрел на него. — Верно?

— Ты имеешь в виду, что тебе не хочется ехать?

Я думал. Он нахмурил брови, совсем как мой дед.

— К тебе бы относились с уважением, ты стал бы принцем.

— Я и так принц. Самый настоящий принц.

— Что ты имеешь в виду?

— Если она отказала ему, значит, он не мой отец, — сказал я. — Я думал, что он мой отец и поэтому приехал.

— Почему ты так считаешь?

— Я не знаю. Мне показалось... — Я остановился, потому что не мог объяснить Камлаку, что имя Горлана явилось мне в проблеске света.

— Я просто был уверен, что это он.

— Лишь потому, что ты его ждал все это время, — его голос звучал спокойно. — Ждать вот так глупо, Мерлин. Тебе пора знать правду. Твой отец мертв.

Я положил руку на пучок мха, смяв его. Мои пальцы побелели от напряжения.

— Это она тебе сказала?

— Нет, — он пожал плечами. — Но если бы он был жив, он бы давно приехал. Тебе это известно.

Я промолчал.

— А если он жив, — продолжал дядя, наблюдая за мной, — и не возвращается, то об этом никому жалеть не стоит. Правда?

— Нет. Каким бы подлым он ни был, матери было бы легче. И мне.

Я убрал руку, и мох медленно распушился, как бы разрастаясь. Но крошечные цветки исчезли.

Дядя кивнул.

— Было бы разумнее с ее стороны дать согласие Горлану или какому-нибудь другому принцу.

— Что будет с нами? — спросил я.

— Твоя мать хочет уйти в монастырь Святого Петра. А ты, ты быстр и сообразителен, мне говорили, ты можешь немного читать. Ты мог бы стать священнослужителем.

— Нет!

Его брови снова сошлись над узкой переносицей.

— У тебя будет достаточно хорошая доля. Ты явно не родился воином. Почему бы не избрать образ жизни, подходящий тебе, где ты будешь в безопасности.

— Не нужно быть воином, чтобы оставаться свободным. Не хочу сидеть в монастыре взаперти, это не для меня. — Я разгорячился и говорил, с трудом подыскивая слова. Не мог я объяснить то, чего не знал. Я с готовностью поглядел на Камлака.

— Останусь с тобой! Если я тебе не нужен, убегу и буду служить другому принцу. Но лучше бы мне остаться с тобой.

— Пока рано говорить о подобных вещах. Ты очень молод. — Он поднялся на ноги. — У тебя не болит лицо?

— Нет.

Он протянул руку, и мы пошли. Камлак провел меня через фруктовый сад, и через арку мы вошли в личный сад деда. Я потянул его за руку назад.

— Мне сюда нельзя.

— Уверен? Даже со мной? Твой дед занят с гостями и не увидит тебя. Пошли. Я приметил для тебя кое-что получше, чем твои паданцы. Сейчас собирают абрикосы, и я отложил самые лучшие.

Он прошествовал вперед своей грациозной кошачьей походкой. За бергамотом и лавандой росли персики и абрикосы. От запахов трав и плодов хотелось спать. На голубятне ворковали голуби. У моих ног лежал спелый абрикос, отливая на солнце бархатом. Я пнул его ногой. На перевернутой стороне обнаружилась большая гнилая дыра, в которой ползали осы. Сверху легла тень. Надо мной высился дядя, держа в руках абрикосы.

— Я говорил тебе, что у меня есть кое-что получше паданцев. — Он дал мне один.

— А если им вздумается побить тебя за то, что ты украл, то придется побить и меня.

Он улыбнулся и откусил от своего абрикоса.

Я стоял, не двигаясь, держа в ладони большой спелый абрикос. В саду было очень жарко и тихо. Гудели только насекомые. Плод отливал золотом, от него пахло солнечным светом и сладким соком. Кожура напоминала мне на ощупь пушок золотого шмеля. Мой рот наполнился слюной.

— В чем дело? — спросил дядя с нетерпением и раздражением в голосе. По подбородку стекал абрикосовый сок. — Не заглядывайся, дружище! Ешь! Он же хороший, верно?

Я поднял голову и встретился с его голубыми глазами, жестокими, как у лисы. Я протянул абрикос обратно.

— Не хочу. Он внутри черный. Посмотри, там видно.

Он резко вздохнул, и как раз в это время с другой стороны сада послышались голоса. Садовники, наверное, принесли обратно пустые корзины, приготовив их на утро. Дядя нахмурился, вырвал у меня фрукт и метнул его с силой в стену. Абрикос золотой массой растекся по кирпичной кладке. Между нами, жужжа, пролетела обеспокоенная оса. Камлак сделал странный резкий жест, как бы прихлопнув ее, в его голосе неожиданно прозвучала нескрываемая злоба.