Легкие сжимаются, отчаянно требуя воздуха, и выбора не остается. Войти – единственный способ спастись. Единственная возможность дышать и жить. Борясь с гирляндой, стягивающей мои запястья, я сгибаю руки, чтобы дотянуться до груди. Обеими руками срываю ключик, по пути оттолкнув медальон, подаренный Джебом. Течение ударяет меня головой о бетонную стену. От виска к шее простреливает боль.

Я бью ногами, как русалка хвостом, чтобы оказаться точно перед дверью. Всовываю ключ в скважину и поворачиваю его, изогнув запястья. Замок открывается, и вода устремляется наружу. Я слишком велика, чтобы протиснуться в отверстие, но потом то ли дверь увеличивается, то ли я уменьшаюсь: каким-то образом я в нее пролезаю.

Я вплываю в дверной проем вместе с водой и высовываю голову, чтобы глотнуть воздуха. На пути попадается какой-то бугорок, достаточно твердый, чтобы вышибить весь воздух из легких. Я лежу, кашляя, в грязи, горло и грудь горят, запястья и щиколотки ободраны от борьбы с гирляндой.

Я переворачиваюсь на спину и дергаю ногами, пытаясь избавиться от пут. Тень огромных черных крыльев наползает на меня, заслоняя от грозы, собирающейся в небе.

Небо рассекают неоновые вспышки молний, окрашивая всё вокруг необыкновенными оттенками. Едко пахнет гарью. Фарфоровая кожа Морфея – гладкое лицо и смуглая грудь, виднеющаяся из-под полурасстегнутой рубашки, – сияет в свете молний, как луна.

Он нависает надо мной. Внушительный рост – единственное, что роднит Морфея с Джебом. Черные крылья спускаются до земли. Морфей протягивает руку, и из рукава пиджака свешивается кружевной манжет.

– Как я тебе и говорил, малютка, – звучит у меня в ушах его сочный акцент. – Если ты расслабишься, магия откликнется. Ну, или лучше оставайся связанной. Я подам тебя к столу во время следующего банкета. Ты знаешь, что мои гости предпочитают, когда закуска трепыхается.

Я прикрываю саднящие глаза и издаю стон. Иногда, когда я расстроена и взволнованна, я забываю, что у моих волшебных сил есть один фокус. Глубоко вдыхая носом, чтобы успокоить бешено бьющееся сердце, я рисую себе солнце, которое отражается от плещущих морских волн, а потом выдыхаю ртом. Через несколько секунд провод слабеет и сваливается.

Я морщусь, когда Морфей рывком поднимает меня на ноги. Утомленные от борьбы с водой, мои колени подгибаются, но он и не думает помочь. Как это типично для него – надеяться, что я сумею сама устоять.

– Иногда я тебя ненавижу, – говорю я, опираясь о стебель гигантской маргаритки. Она безмолвно подается под моим весом, и у меня возникает какое-то странное ощущение. Я не понимаю, почему она не толкается и не жалуется.

– Иногда. – Морфей надевает черную бархатную ковбойскую шляпу. – Относительно недавно ты решительно сказала «всегда». Через несколько дней ты признаешься в вечной…

– Ненависти? – перебиваю я.

Провокационно улыбаясь, он залихватски заламывает шляпу, и гирлянда мертвых бабочек, которой она украшена, трепещет.

– В любом случае я всегда с тобой. Значит, я победил.

Он постукивает длинными изящными пальцами по своим красным замшевым брюкам.

Как ни досадно, меня тянет улыбнуться в ответ; я с необыкновенной остротой ощущаю тот эффект, который его намеки производят на темную сторону моей натуры – она сворачивается клубком и осторожно потягивается, словно кошка, которая греется на нагретом солнцем карнизе. Ей и хочется подвинуться к теплу, и боязно свалиться.

– Ты не имеешь никакого права переносить меня сюда днем, – говорю я и выкручиваю мокрый подол блузки, затем принимаюсь распутывать волосы.

Порывы ветра подхватывают их. Мокрые и скользкие пряди шлепают по шее и по лицу. Под одеждой все мое тело покрывается мурашками. Я дрожу и обхватываю себя руками.

– И вообще, как ты это сделал? Есть только один вход в Страну Чудес… нельзя передвинуть кроличью нору куда вздумается. Что случилось?

Морфей окутывает меня крылом, заслоняя от ветра. На лице у него нечто среднее между неприязнью и веселым удивлением.

– Волшебник никогда не выдает свои секреты.

Я хмурюсь.

– И я не помню, чтобы мы уславливались насчет какого-то конкретного времени суток для наших встреч, – продолжает он, не обращая внимания на мой недовольный вид. – Ты можешь бывать здесь в любое время, когда захочешь. В конце концов, здесь тоже твой дом.

– Значит, ты настаиваешь, – говорю я и отвожу глаза, чтобы Морфей не успел зачаровать меня взглядом.

Я рассматриваю окружающий хаос. Никогда еще не видела такого в Стране Чудес.

Темно-лиловые облака несутся по небу, напоминая жирных полупрозрачных пауков. За ними остается темный след, как будто они на лету выпускают паутину. Грязь под ногами хлюпает и стонет. Появляются и лопаются коричневые пузыри. Я могла бы поклясться, что под землей кто-то дышит.

Даже ветер обрел голос, громкий и печальный. Он свистит между стеблями в саду цветов-зомби, которые некогда стояли гордые, как вязы. Обычно они приветствовали меня колкими репликами и удостаивали презрительной беседы. А теперь цветы ежатся, сгибаются на своих стеблях, прикрывая иссохшими руками лепестки, усаженные сотнями закрытых глаз.

Эти многоглазые подземцы перестали бороться… утратили душу.

Морфей натягивает узкие красные перчатки.

– Если, по-твоему, это грустно, видела бы ты, что происходит в сердце Страны Чудес.

Мое собственное сердце сжимается. Страна Чудес всегда была такой прекрасной и живой, хотя в то же время эксцентричной и жуткой. И все-таки мне не стоило так сильно пугаться при виде того, как она рассыпается на части. Ее постепенную гибель я наблюдала во сне последние несколько недель.

Но я надеялась, что это просто мое воображение. Или сонный бред. Но если кошмар происходит на самом деле и Морфей говорит правду, я обязана вмешаться. Это мой мир.

Проблема в том, что Морфей редко говорит правду. И у него всегда есть скрытые интересы. За исключением одного-единственного раза, когда он действительно совершил ради меня самоотверженный и непредсказуемый поступок…

Я вновь смотрю на Морфея и замечаю, как подергивается жилка у него на шее. Красноречивый знак, что он глубоко задумался. Неприятно сознавать, что я так много знаю о его характерных черточках. Но гораздо неприятнее то, что мне нравится о них знать.

От осведомленности Морфея никуда не денешься. С тех пор как я была невинной пятилетней девочкой, он каждую ночь навещал мои сны. Когда подземец вот так принимает облик ребенка, в душе он тоже становится ребенком. То есть мы практически выросли вместе. После того как мы с Морфеем вновь увиделись прошлым летом, на некоторое время наши пути разошлись. Я попросила оставить меня в покое, и он послушался. Но теперь он вновь нашел дорогу в мои сны. Он приходит каждый раз, когда нет Джеба, и составляет мне компанию, хоть я об этом и не прошу.