Дин страдает предубеждением, что спать до полудня – грех. Я все время пытаюсь его переубедить, Но его мозг затвердел вместе с сосудами. Он наотрез отказывается признать мою правоту. Старого дурака ничем не исправить.

Я имел неосторожность сказать это вслух.

Дьявол, солнце едва остыло. Вы думаете, в такое время я что-то соображаю?

Меня с ног до головы окатили ледяной водой.

Я кричал. Ругался на чем свет стоит. Говорил такие слова, от которых моя милая старая мамочка переворачивалась в гробу.

Я поднялся, но зря. Он успел удрать.

Я сел на край кровати, уперся локтями в колени и уткнулся лбом в ладони. Я спрашивал богов, в которых верю раз в неделю, за что мне такое наказание. Я всегда был хорошим мальчиком! Давайте сыграем шутку со Вселенной: пусть в ней хоть на день воцарится справедливость. Заберите этого старого зануду.

Я мигнул. И сквозь несомкнутые пальцы увидел, как в дверь просунулась голова Дина.

– Мистер Гаррет, пора вставать. Через два часа вам надо быть у ворот Аль-Хар. Я готовлю завтрак.

Мои замечания о завтраке могли испортить пищеварение кому угодно. На Дина они не подействовали.

Он тяжело поплелся вниз. Я громко вздохнул и заковылял к окну. Только что рассвело. Городские мусорщики из крысиного народца лязгали и дребезжали мусорными тележками, притворяясь, что делают полезное дело. Мимо прошмыгнула ватага гномов с огромными мешками, больше их самих. Гномы были угрюмые, мрачные и молчаливые. Вот что значит рано вставать!

Кроме гномов и мусорщиков на улице никого не было. Все здравомыслящие существа еще спят.

Только угроза бедности не пускала меня присоединиться к ним.

А что? На старом Брешущем Псе можно крупно заработать. Дурак, который нанимает сыщика для слежки за таким типом, заслуживает, чтобы его кошелек опустошили дочиста. И задание не такое опасное, как большинство достававшихся мне дел.

Я привел себя в порядок и быстро спустился по лестнице. Остановился около кухни, чтобы нахмуриться, хотя, если меня будят в такое время, хмурая мина получается вполне естественно.

Но хмурой мины не получилось. Я шагнул в кухню и оказался среди запахов ароматных сосисок, печеных яблок, свежезаваренного горячего чая и только что вынутого из духовки печенья. Мне не оставалось выбора.

Когда я не работаю, Дин такой вкуснятины не готовит. Я хожу вокруг да около и получаю в лучшем случае покрытую пленкой миску холодной овсянки. Если мне хочется свежего чая, я должен сам его заваривать.

Ну что поделаешь с этими маньяками и их культом работы? То есть я не был бы против, если бы Дин трудился за меня, но что-то я этого не замечаю. Дело в том, что он из тех, что лезут всех перевоспитывать. Он мечтает, чтобы я разбогател и слег от переутомления накануне своего тридцать первого дня рождения. Но я его перехитрю. Его номер не пройдет. Мне всегда будет тридцать.

Я поел. Даже объелся. Дин мыл посуду и мурлыкал себе под нос. Он был счастлив. Он меня пристроил. Я чувствовал себя оскорбленным, униженным. Столько навыков и талантов израсходовать впустую на слежку за каким-то полоумным. Это все равно что стрелять из пушки по воробьям.

Дин был ужасно доволен, что я теперь при деле, и даже прекратил брюзжать и опомнился, только когда я уже наполовину съел вторую порцию яблок.

– По дороге к Аль-Хар вы будете проходить мимо поселка Тейтов, да, мистер Гаррет?

О-о-о! Он называет меня мистером, когда знает, что мне не понравятся его слова. В этот раз я сразу понял, о чем речь. Только не сейчас. Он ко мне пристает, чтобы я помирился с Тинни. А я не помирюсь, потому что решил больше не извиняться перед женщинами за то, чего не совершал.

– Если Тинни хочет помириться, она знает, где меня найти.

– Но… Я встал:

– Вот о чем подумай, Дин, пока будешь искать место для кошки. Что, если я вдруг женюсь и моя жена будет вести хозяйство?

Это его приструнит. Я пошел к парадной двери. Но не дошел. В голове у меня зазвучал голос Покойника.

«Гаррет, ты уходишь, не приняв должных мер предосторожности.»

Он имел в виду, что я иду без оружия. Я сказал:

– Я всего лишь собираюсь следить за сумасшедшим. Я не влипну ни в какую историю.

Я даже не зашел к нему в комнату. Все равно он слышит меня не ушами.

«Ты всегда думаешь, что не влипнешь в историю. Однако каждый раз, когда ты так думаешь и выходишь из дома неподготовленным, ты под конец жалеешь, что был настолько непредусмотрителен. Разве не так?»

Это соответствовало гнусной действительности. Я желал бы, чтобы было не так. Чтобы мы жили не в такое варварское время. Но от моего желания ничего не изменится.

Я поднялся на второй этаж и подошел к чулану со всякими мерзостями, где хранятся инструменты, которые приходится использовать, когда мой основной инструмент – мои мозги – меня подводит. Я ворчал не переставая. И размышлял, почему не хотел последовать хорошему совету. Наверное, меня задело, что я сам об этом не подумал.

Урок, который пошел не впрок, потом выходит боком.

Танфер – неприятный город.

Я вышел на улицу в плохом настроении. Я не сделаю этот город приятнее.

Как большинство общественных учреждений в нашем городе, тюрьма Аль-Хар уже много десятилетий нуждается в обновлении. Вид у нее такой ветхий, что кажется, при желании заключенные могли бы повалить стены.

Аль-Хар с самого начала была нехорошей затеей, казенным пирогом; кто-то нагрел руки на этом проекте, перерасходовав средства и снизив реальные затраты. Подрядчик использовал блеклый желто-зеленый камень, который поглощает грязные пары из воздуха, вступает с ними в реакцию, покрывается прожилками, становится безобразнее день ото дня и расползается, так как слишком мягок. Он слоится и рушится, крошки летят по всей тюрьме, стены стоят щербатые, как после оспы. Там, где осыпалась известка, камни вылезают наружу. Поскольку в городе редко кого-нибудь сажали, тратить деньги на ремонт тюрьмы представлялось бессмысленным.

Дождь не перестал, но теперь он накрапывал мелкими каплями. Чтобы действовать на нервы, этого достаточно. Я устроился под одиноким лимонным деревом, таким же жалким, как живущие в переулках мусорщики. Это дерево не признавало времен года. Но его уныло опущенные ветви были здесь единственной защитой. Я вспомнил, чему нас учили, когда я служил во флоте, и растворился в окружении. Хамелеон Гаррет. Прекрасно.

Я пришел рано, что случается со мной нечасто. Но раз уж на то пошло, я двигался чуть быстрее, чуть энергичнее, чем обычно. Может, стоило потренировать и мозги. Им не помешало бы побольше инициативы и вдохновения.

Моя профессия – мое самое слабое место. Работа сыщика открывает перед тобой грязную изнанку жизни. По природе я человек слабый, но пытаюсь что-то улучшить в этом мире и ловлю в темноте проблески света. Вероятно, мое нежелание работать происходит от сознания того, что темные стороны жизни все равно будут преобладать, и наставить на путь истинный не удастся почти никого, потому что люди жестоки, себялюбивы и безрассудны, и даже лучшие из нас, если подвернется случай, продадут родную мать.