Мальчишки – все еще маленькие, нескладные, сантиметров на десять отстающие в росте, ушастые и любопытные – грязновато шушукались и пытались по одной зажать девчонок в углу. Процедура была отработана до мелочей – стоило какой-нибудь девочке оказаться одной в коридоре, как гикающая, хохочущая толпа налетала на нее, облепляла, будто пчелы – разлитую на скатерти лужицу варенья, и… Дальше ничего не происходило.

Цель – пощекотать, потискать, возможно, дотронуться до тех самых мягких мест, которых прошлой весной еще не было и в помине, достигалась – к обоюдному удовольствию участников – достаточно быстро, а что было делать дальше – совершенно непонятно. Девочки ругались и возмущались, но внутренне, конечно же, очень гордились.

Мне нечем было гордиться. Я по-прежнему исправно ходила на физкультуру, не нуждалась в сопутствующих элементах дамского туалета и не подвергалась гормонально-обусловленным атакам неравномерно взрослеющих одноклассников. Да что там атакам… Прыщей – и тех не было! У всех, у всех девочек, то там, то здесь выскакивали красноватые воспаленные земляничные прыщики. Их присыпали стрептоцидом и давили, замазывали комковатой, рассыпающейся под пальцам пудрой и подсушивали под «синей лампой». Но они были! А значит, было и взросление. У всех. Кроме меня.

Я, конечно, страдала. К счастью, нас таких было как минимум две. Подруга по двору, беленькая, солнечная Юлька Бужакина, как-то пожаловалась:

– Девчонки в классе называют меня плоскодонкой. Что-то надо делать! Надо менять внешность.

– Что?! – испугалась я, плохо представляя, как именно поступают в таких ситуациях.

– Яблоки! Яблоки точно подойдут. Можно, конечно, и груши, но у них форма… неестественная. Пошли на рынок. У меня монетки есть – мать на мороженое давала, так я собрала.

Не очень понимая, каким образом груши неправильной формы могут изменить отношение одноклассников, я с покорностью поплелась за Юлькой на рынок. Ей виднее.

– А эти у вас почем, скажите, пожалуйста? Мама просила нас купить килограмм яблочек, – интеллигентно начинала торг Юлька. – Сколько-сколько?! Да вы с ума сошли! У себя там небось с земли их поднимаете, а здесь продаете втридорога.

И, жеманно поджав губы, она удалялась к следующему прилавку. Юлька обладала редким для двенадцатилетней свойством – она умела все правильно делать. Правильно торговаться, правильно спорить, правильно указывать людям на их недостатки. Этим ценным качеством она была обязана мамаше – преподавателю труда в педучилище.

Мать Юльки всю жизнь проработала со школьницами пятнадцати-шестнадцати лет, будущими учительницами начальных классов. Попробуй-ка научи детей, как им потом учить других детей. Здесь нужна строгость и генеральная линия, мягкость и женская мудрость. Попробуй-ка научи пятнадцатилетних, как не зарыться до конца жизни в тетрадках, не раствориться в бабских злых слезах в обшарпанной учительской, не возненавидеть этих разномастных, горластых, не желающих ничего усваивать детей вместе с их нелепыми, ничем не интересующимися, замотанными родителями.

Юлькина мать воспринимала свою работу как некую миссию, порученную ей не то РОНО, не то кем-то более значимым, не находящимся в непосредственном подчинении у светских властных структур. Со своими подопечными она возилась больше, чем с собственной дочерью. Все свободное время, все выходные – с ними. То в поход, то в музей. Муж давно сбежал – она и не заметила толком, а Юлька… Юлька росла как рослось, четко уяснив от мамы, что верно и что нет, и сама, своими собственными силами решала большие и маленькие проблемы по мере поступления. Сегодня на повестке дня были яблоки правильной формы.

Наконец Юлька выбрала нужные ей плоды. Маленькие, гладенькие и совершенно зеленые. Стоили они действительно по-божески.

– Юль, как их есть-то? Кислятина же редкая. – Пока Юлька расплачивалась, я надкусила плод, предварительно обтерев его подолом ситцевой юбки.

– Дура ты, Мика. Дура и есть. А еще Ми-Ка-Эла! – Юлька презрительно раскидала мое имя по слогам, демонстрируя полное несоответствие оболочки и внутреннего содержания. – На фиг их лопать? Они вообще не для еды. Вот, смотри, если так вот просто под низ, – Юлька оттопырила футболку и заложила куда-то в недра незрелое яблоко, – то, понятное дело, видно – что-то не то. А вот если в лифчик…

Футболка у Юльки была заправлена в тренировочные штаны, и яблоко, не стесненное никакими преградами, мгновенно скатилось к поясу, к резинке.

До меня наконец дошло. Какая Юлька все-таки практичная! Все знает! Не то что я, тетеря. Даже не догадалась, зачем маленькие яблочки. Зрелые-незрелые, разве ж в этом дело? Тетеря и есть. Кислятина…

– … В майках или там в форме этой дебильной школьной, наверное, плохо – очень будет выпирать, а вот если в лифчик и под свитер, то самое то. Такой потолще возьмем, да и попробуем дома. И зимой после каникул так в школу заявимся, – продолжала развивать мысль Юлька. – У матери на антресолях есть такой свитер, я видела. С косами. Она отцу вязала, да что-то там с петлями не рассчитала, и свитер маленький совсем получился. Мне в самый раз. Попробуем сейчас дома, как смотрится.

Мы уже отошли далеко от основных торговых рядов и брели по рыночным закоулкам по направлению к выходу, периодически огибая тухнущие капустные листы, ошметки ягод и горы еще какого-то непонятного дурнопахнущего мусора. Народу вокруг не было, и Юлька продолжала экспериментировать с яблоками, брала их по очереди из авоськи, висящей у меня на руке. Достанет яблоко, посмотрит на свет и – под футболку. Спинку назад отогнет, пытаясь удержать скользкий прохладный плод, рукой снизу придержит – ну как, похоже? Типа грудь! – и вытащит снизу, со стороны резинки.

Неожиданно за спиной раздался гортанный, лающий кашель, переходящий в хохот, и незнакомая, воронья речь. Слова непонятные, общаются между собой. Снова хохот. Потом другой голос, помягче и по-русски – уже нам.

– Дэвочка, ай, неправильный какой! Бэри арбуз, дэвочка, пошли со мной! Зачем яблоко кладешь, яблоко маленький, мужчина маленький не любит. Арбуз засунешь – все мужики твои будут. Замуж пойдешь за мэня, а, дэвочка? Такой худенький, красивый. Пойдешь? Не бойся, иди к нам. И ты иди, второй дэвочка! Ай, козочки какие длинноногие!

В повороте я успела разглядеть сверкнувшие золотые зубы, что-то блестящее на запястье и черную, кудлатую голову. Даже две. А может, три. Головы располагались чуть выше ящиков с какими-то ягодами. Оттуда, из-за ящиков, уже несся устрашающий взрослый хохот.

Хохот был с запахом. И мы, плоскогрудые девчонки, почувствовали этот мускусный и очень мужской запах. Он распространялся с огромной скоростью, липко заполнял пространство между нами и ими. Смешивался с мелкой, крупинчатой пылью, перебивал даже миазмы гниющих овощных отходов. Этот мужской запах совершенно определенного, еще незнакомого, но интуитивно пугающего свойства парализовывал и одновременно заставлял бежать. Не сговариваясь, мы с Юлькой рванули к выходу, к улице, к спасительному шуму, к людям. Яблоки я выронила где-то по дороге.