Песу очень хотелось рассмотреть диковину вблизи, но он был уверен: у капюшонов другие планы. В самом деле, флотилия перемещалась параллельно побережью и даже, как показалось Песу, начала забирать мористее.

Однако, капюшоны всего лишь огибали прибрежную отмель, вдающуюся далеко в море широким рыжеватым клином. А обойдя ее, резко свернули на запад, к рифу.

Да, они приближались к кораблю! Сердце инженера учащенно забилось.

Вскоре у него уже не оставалось сомнений – корабль построен кем угодно, но не людьми.

Начать с того, что корабль имел ядовито-зеленый цвет…

Далее. Его нос украшала ростральная фигура, раскрашенная ярко-красными и лиловыми полосами. Кое-где краска облупилась, но общего воинственного пафоса это не портило. Фигура изображала местного аборигена-сирха с агрессивно встопорщенным спинным гребнем, сжимающего в лапах продолговатый предмет, в котором Пес с изумлением признал легкую дульнозарядную пушку. На Земле такие тысячу лет назад назывались фальконетами и отливались они из бронзы. Местные мастера пушечных дел тоже были знакомы с этим благородным сплавом.

Самое удивительное, что корабль не был парусником. Не был он и гребной галерой.

Над рифом возвышался самый настоящий пароход!

Об этом однозначно свидетельствовали две черных конических трубы и огромные гребные колеса по бортам.

«Пир духа», – взволнованно прошептал Пес, припоминая свои прогулки по Хосровскому политехническому музею. Он и другие школьники спотыкливо перебираются от экспоната к экспонату, вытаращив изумленные глазенки… Уютный щебет тетеньки-экскурсовода… Дивные истории о дромонах и каравеллах, корейских кобуксонах и русских колесных лодьях…

О том, что пароход задуман как ужасающая машина смерти и разрушения, можно было судить отнюдь не только по фальконету в лапах ростральной фигуры.

На возвышенном юте, помимо непропорционально высокого ходового мостика со штурвалом, виднелся коренастый автоматический гранатомет с мощным то ли пламегасителем, то ли дульным тормозом.

На центральной надстройке перед дымовыми трубами торчал здоровенный черный ствол в помятом, а местами и напрочь сорванном теплоизоляционном кожухе. Пес в очередной раз не поверил своим глазам, но был вынужден признать, что видит перед собой одну из серийных моделей флуггерной лазерпушки середины прошлого века.

Картину дополняли несколько бронзовых фальконетов, щедро разбросанных по полубаку и носовому помосту подле ростральной фигуры.

Ну и главное: это был не просто пароход, а броненосный пароход, канонерская лодка, монитор, черт возьми!

Борта корабля – метра на два с половиной над ватерлинией – покрывали щедро разлинованные зелеными потоками патины медные листы. На уровне верхней палубы корабль ощетинился частоколом кованных прутьев, чьи хищно загнутые вниз острия сулили большие неприятности гипотетической абордажной партии. Впрочем, по правому борту на полубаке и в корме частокол имел изрядные прорехи. Там же были грубо выломаны некоторые доски обшивки. Как видно, какой-то особенно упорной абордажной партии всё же повезло.

Когда плот, на котором путешествовал Пес, оказался у самого края рифа, из воды высунулся крупный капюшон.

Он посмотрел на инженера со значением.

– Ты хочешь, наверное, спросить, нравится ли мне эта штука? Нравится, отличная! Спасибо, что показали! – в тот момент инженер еще был уверен, что капюшоны попросту развлекают его, своего найденыша и пленника, редким зрелищем.

Вместо ответа капюшон выпростал два щупальца и, аккуратно подхватив инженера под мышки, перенес его… прямиком на палубу броненосца!

Ах, как приятно было стоять на твердых, надежных досках! Пусть и выструганных инопланетными руками или, точнее, лапами…

Пес несколько раз подпрыгнул на месте, по-мальчишечьи, озорно улыбаясь.

Щупальца кротко убрались восвояси.

Пес решил, что капюшоны вот-вот уплывут.

«А почему бы и нет? Спасли чужого, ну то есть меня. Доставили его в „естественную“, то есть техногенную, среду обитания… И айда по своим капюшоньим делам!»

Не тут-то было.

– Спасибо! – Пес растроганно помахал капюшонам рукой.

Из воды высунулось под два десятка щупалец. Они помахали ему в ответ.

– Вы оказались славными ребятами! – не унимался пан Станислав.

Как бы в подтверждение справедливости последних слов, на палубу броненосца шлепнулся давешний ящик с надписью «Лазурный Берег», а в придачу к нему еще один, такой же.

– И кормите вкусно! – добавил Пес, усаживаясь на новый, запечатанный ящик.

Сцена дружеского прощания, однако, затягивалась. Капюшоны не двигались с места. И Пес решил, что беды не будет, если он прогуляется по вверенному ему судну.

Найти вход в трюм оказалось сложнее, чем он думал. Органичные для человеческой корабельной архитектуры палубные люки на полубаке здесь отсутствовали напрочь. Зато нашлась дверь в центральную надстройку.

Пес отворил ее и сразу оказался в просторном помещении, отделанном по дикарским понятиям шикарно. Его стены были обиты тканью – частью выцветшей, частью съеденной грибком, но даже в таком виде несшей следы узоров и вышивки.

Пол помещения был застлан циновками, по углам томились пухлые колбасы тюфяков. Один из них был разорван – соломенные внутренности бесстыдно лезли наружу.

В центре, на ноге-тумбе, покоилась массивная резная чаша из розовой древесины. На ее краях висели черпачки. Пес ковырнул ногтем растрескавшуюся белую субстанцию, которой была на треть наполнена чаша.

«Наверное, еда», – догадался он.

На одной из стен висела табличка.

С виду простецкие, а на деле очень непростые часы инженера, в которых переводчик был, пожалуй, самой безобидной потаенной подсистемой, услужливо сообщили, транслировав с языка аборигенов:

«Это место угодно доброму сирху Качак Чо.»

Пес наморщил лоб.

«Кто таков этот добряк Чо? Святой? А может, царек? Или генерал?»

В задумчивости Пес повернул табличку на гвоздике. А вдруг там, за ней, тайник?

Но нет. Табличка всего лишь скрывала срам незалатанной дыры в красивой обивке…

Обследовав кают-компанию, так инженер окрестил помещение с чашей, он прошел через дверцу в соседнее, кормовое помещение надстройки. Эта небольшая каморка с четырьмя лежаками – парами один над другим – служила заодно тамбуром, из которого одна лестница вела наверх, на крышу надстройки, а другая – вниз.

Это и был искомый вход в трюм.

Пес осторожно спустился по лестнице, которая страдальчески постанывала при каждом его шаге, и оказался в низеньком трюме.

В нем, вероятно, царила бы кромешная тьма – иллюминаторов не было вовсе – если бы не обширный пролом по левому борту, через который проникали солнечные лучи.