— Говорила же, в четыре начало! Теперь не успеем.

— А кому все время нужно было еще это сфоткать, потом еще это? Полтыщи снимков нащелкала, так ведь нет, без «этого» никуда.

— Я хотела, чтобы осталось на память! — горько бросила она. — На добрую память о нашем чудесном отпуске.

Подошел поезд, я протиснулся в вагон, ухватился за поручень и, зажатый со всех сторон, снова углубился в список. На Лестер-сквер еще есть «Уиндем». Так, что у нас в «Уиндеме»? «Кошки».

Мимо. Зато рукой подать до «Принца Эдварда», где идет «Смерть коммивояжера». А в Шафтсбери так вообще театров пруд пруди.

— «Лестер-сквер», — объявил над ухом автоматический голос, и я, проделав обратный путь — платформа-переход-эскалаторы, вышел на улицу.

Наверху движение было еще плотнее, дорога до «Герцога Йоркского» заняла добрых двадцать минут, а касса оказалась закрытой. До шести. В «Принце Эдварде» повезло больше, но билеты на «Смерть коммивояжера» остались только по отдельности, в разных концах зала.

— Пять билетов вместе в одном ряду я вам раньше пятнадцатого марта не добуду, — возвестила девушка с черной помадой на губах, пробежавшись пальцами по клавиатуре.

Мартовские иды. А что? Если я не куплю билеты, Кэт меня убьет, и соответствие будет полным.

— Где ближайший киоск? — спросил я у девушки в кассе.

— На Кэннон-стрит, — вяло процедила она. Кэннон-стрит. Есть такая станция. Я сверился со схемой.

Вот она, зеленая и Кольцевая линии. Можно доехать по Северной, черной, до «Эмбанкмент», а там пересесть на зеленую, Дистрикт.

Сколько времени? Так, уже половина пятого. На шерри мы приглашены к шести. Впритык, но успеваю. Я галопом помчался обратно к «Лестер-сквер», потом по переходу на Северную ветку и вскочил в поезд. Народу — битком, но все по-прежнему проявляют вежливость. При этом умудряются читать, держа книгу поверх голов и не обращая внимания на давку. Вот «Мадам Бовари», а вот «253» Джеффри Раймана и «Сошествие в ад» Чарльза Уильямса.

— «Кэннон-стрит», — объявил электронный голос. Я пробрался к дверям и поспешил наружу.

И тут, на полпути к выходу, меня вновь чуть не сбило с ног порывом ветра. Такой же резкий вихрь, такой же запах.

Нет, не совсем. Я понемногу приходил в себя посреди потока ничего не почувствовавших пассажиров. Как и в прошлый раз, ветер принес резкий запах серы и взрывчатки, однако без примесей сырости или плесени. Зато пахло гарью.

Пожарная сигнализация при этом безмолвствовала, автоматическая система тушения и не думала включаться. Никто ничего не заметил.

Может, здесь такое в порядке вещей и постоянные пассажиры уже давно привыкли, принюхались и не обращают внимания? Перестают же замечать запах живущие рядом с лесопилкой или химзаводом. Как-то раз мы гостили у дяди Кэт в Небраске, и я поинтересовался ненавязчиво, как они терпят амбре из загонов для кормления.

— Какое амбре? — не понял дядюшка.

Однако навоз не отдает ни угрозой, ни паникой. А тут все ими пропитано. Но если этот запах такой вездесущий, всепроникающий, почему я ничего не чувствовал на «Пикадилли-Серкус» и на «Лестер-сквер»?

Опомнился я только на подъезде к «Южному Кенсингтону» — оказывается, в полной несознанке проделал обратный путь по переходу, сел в поезд и пришел в себя через семь остановок. Без билета.

Я вышел из поезда, собираясь сесть на другой, в обратном направлении, но в нерешительности застыл посреди платформы. Здесь, в отличие от «Чаринг-Кросс», списать все на упаковку тухлых яиц и образцы крови не получится. Что же тогда это было?

Вышедшая из поезда пассажирка нервно глянула на часы. Я последовал ее примеру. Половина шестого. В театральную кассу уже не успею, ничего не успею, остается только изучить схему и выяснить, по какой ветке ехать домой.

Осознав, что не придется возвращаться на «Кэннон-стрит» и снова противостоять натиску непонятного ветра, я облегченно вздохнул и полез в карман за схемой. Откуда все-таки берутся эти порывы и почему от них делается так жутко?

Всю дорогу до гостиницы я ломал голову, попутно прикидывая, стоит ли говорить Кэт. Она только лишний раз убедится, что не зря недолюбливает метро, и вряд ли захочет выслушивать от опоздавшего мужа какие-то дикие байки о непонятных ветрах. Кэт ненавидит опоздания, а уже начало седьмого. Пока доберусь до гостиницы, будет половина.

Не угадал. Без четверти. Пять минут, безуспешно тыкал кнопку лифта, потом потащился по лестнице. Может, Кэт тоже опаздывает? С Сарой по магазинам погуляешь, вполне можно потерять счет времени. Я выудил из кармана ключ от номера.

Дверь открыла Кэт.

— Да, опоздал, знаю. — Я отцепил карточку с именем и стянул пиджак. — Дай мне пять минут. Ты как, готова?

— Да. — Кэт, не сводя с меня глаз, уселась на кровать.

— Как там «Харродс»? — поинтересовался я, расстегивая рубашку. — Нашла сервиз?

— Нет. — Она уткнулась взглядом в скрещенные на груди руки.

Я вытащил из чемодана и надел чистую сорочку.

— Вы же с Сарой все равно не скучали? — предположил я, застегивая пуговицы. — Что купили? Эллиот боялся, как бы вы вдвоем с его женой не выгребли весь универмаг. — Я вдруг умолк и пристально посмотрел на Кэт. — Что случилось? Ребята звонили? Дома Что-то?

— У ребят все в порядке.

— Но что-то же случилось, я вижу! Ваше такси попало в аварию?

— Ничего не случилось. — Кэт покачала головой и вдруг, не отрывая взгляда от скрещенных рук, выпалила: — У Сары любовник!

— Что? — не понял я. — Любовник.

— У Сары?! — Я не верил своим ушам. У любящей, преданной Сары?

Кэт кивнула, не поднимая глаз. Я опустился на кровать.

— Она тебе сама сказала?

— Разумеется, нет. — Кэт резко поднялась и подошла к зеркалу.

— Откуда же ты знаешь? — Впрочем, можно было не спрашивать. Оттуда же, откуда узнавала про ветрянку у детей, про помолвку своей сестры, про проблемы с бизнесом у отца. Кэт обладала способностью догадываться о таких вещах раньше всех — как будто у нее был специальный прибор, улавливающий тайные колебания, знаки, флюиды. Осечек этот прибор не давал.

Но ведь Сара с Эллиоттом женаты столько же, сколько мы… Для нас они всегда были лучшим доказательством что «институт брака по-прежнему крепок»,

— Ты не ошиблась?

— Нет.

Я хотел спросить, откуда такая уверенность, но не стал. Про то, как она догадалась, что у Эшли ветрянка, Кэт объяснила легко: «У нее всегда глазки блестят, когда температура поднимается, а Линдси две недели как переболела». А вот насчет всего остального она только встряхивала короткими светлыми кудрями и никаких объяснений дать не могла, тем не менее каждый раз попадая в яблочко. Без исключений.