Всего несколько минут — и я был одет. От дверей вернулся, повесил на шею «лейку» и сбежал по темной лестнице. Но когда выскочил на улицу, на солнцепек, мне стало смешно — а чего я так тороплюсь?

Что могло случиться с Юлле? Он никак и ни к чему не был причастен. Ну, постоял немного, послушал, как она ноет в трубку. Сейчас он наверняка за городом, загорает.

Но мои ноги меня не слушались. Они тащили меня все быстрее к машине. Доходяга Юлле, ночная сова номер один в «Утренней газете», и — загорает? Или уехал на рыбалку? Только подумать — уже смешно. Он, как и все щуки в шхерах, зарывался глубоко в ил, особенно когда солнце сияло так, как сегодня.

Дискусвэген — плод усердия, подобия которому нигде больше нет.

Улицу эту соорудили в неизлечимо наивные пятидесятые годы; там клали кирпичи и вбивали гвозди мускулистые загорелые энтузиасты, настоявшиеся в очередях на получение крохотных домиков; ее сделали роскошно широкой — так, что могли разъехаться две малолитражки, — и она соответствовала тогдашней мечте: собственный дом на восемьдесят восемь квадратных метров, с финской сауной в подвале — в будущем, которое все приближалось. Теперь-то нашим амбициям тесно даже на развязке автострады, идущей на Нюнес.

Юлиус Боммер жил в самом начале Дискусвэген, в одном из этаких самодельных сундучков под крышей из черепицы. Когда эту хибару продавали, в рекламе наверняка было написано «бунгало». Жильцу открывался вид на железнодорожное полотно и заросший диким кустарником склон, на который не мешало бы выпустить берсерка[11]с косой. Словом, жилье было из тех, что как раз по карману одинокому журналисту, работающему по ночам. И, пожалуй, именно такое, какое ему было нужно.

Я поставил свой маленький «пежо» на Маратонвэген и дошел до перекрестка. Что-то было не так. Нигде ни души. Я огляделся повнимательней.

Первой по правой стороне стояла желтая вилла, с ухоженным садом и пустым гаражом. Дальше, по левой стороне, — серая вилла с таким же ухоженным садом. Вырезанная по дереву надпись гласила: «Здесь живет семья Юнссон». У въезда виднелась машина марки «опель-кадет». А еще дальше — лачуга Юлиуса Боммера. Фасад, истерзанный зимними ветрами. Захламленный сад. Чей-то «порше» на улице, и...

Дверь была открыта.

Входная дверь в «Шато Боммер» медленно раскачивалась. Я совсем машинально поднял «лейку» и сделал два снимка всей халупы, прихватив кусок сада и улицы. Потом осторожно приблизился, щелкнул еще раз, нерешительно поднялся по небрежно сработанной цементной лестнице, медленно открыл внутреннюю белую дверь, крикнул:

— Юлле!

В соседнем саду залаяла собака. И все. Я скользнул внутрь. Большая гостиная с удобными креслами, громадный телевизор, кучи журналов на полу. Я поднял камеру, глупо засмеялся сам над собой и хрипло заорал:

— Юлле!

Следующая дверь вела в кухню. Я открыл ее ногой и проблеял еще раз:

— Юлле!

Снаружи лаяла собака, а так все было тихо. Кто-то завел мотор машины и стартовал... или проехал мимо? Юлле утром позавтракал, но это было уже давно — масло на столе совсем размякло.

Я прошел прямо через кухню и открыл дверь — за домом должен быть гараж...

Там Юлле и висел.

Особенно мне запомнилось то, что он был еще теплый и что я жутко суетился.

Три или четыре раза я вскакивал на стул, бегал в кухню за ножом, перепиливал веревку за его ухом, а лицо у него было желтое и синее, весь язык вылез наружу и совсем почернел. Я положил его на пол на живот и стал делать искусственное дыхание.

Меня чуть не вырвало, потому что он был мокрый — обмочился, и руки у меня и одежда стали влажными. Но я лихорадочно делал искусственное дыхание и все время думал: «Может, он умрет, если я не буду продолжать, может, умрет, если я не вызову «скорую помощь»... а чтоб позвонить, надо секунд тридцать...»

Наконец я кинулся в кухню, телефона там нет, дальше в комнату — ага, аппарат на стене.

Я прямо набрал номер Тарна, он тут же ответил, и я заорал:

— Юлле повесился, давай сюда «скорую» и полицию, он вроде еще живой, понял?

Тарн ответил хладнокровно и собранно:

— «Скорую» и полицию, будет cде...

Не дав ему закончить, я стал орать про искусственное дыхание, и бросил трубку и побежал в гараж, к еще мягкому телу.

Никогда в жизни я не думал, что делать искусственное дыхание — такая тяжелая работа. С меня пот лил ручьями, когда послышалась полицейская сирена. Силы мои были на исходе. Я закричал:

— Сюда! Сюда!

Они вошли через кухню. Двое полицейских: один высокий, здоровый парень и довольно хрупкая девушка.

— Здесь он висел, — сказал я, тяжело дыша. — Помогите, черт дери.

Девушка опустилась на колени и стала нащупывать пульс на шее Юлле.

— Похоже, уже не поможешь, — сказала она.

— Не болтай ерунды! — заорал я. — Надо делать искусственное дыхание, пока врач не скажет чего другого. Помоги мне.

Высокий кивнул. Он расстегнул пояс и похлопал меня по спине. Я отвалился и остался лежать на полу. Он сел на корточки над телом, положил на спину Юлле две свои здоровые лапищи и стал продолжать то, что делал я.

Желто-синее лицо Юлле было повернуто в мою сторону, и глаза у него были уже мертвые, а от меня воняло его мочой, и мне было тошно на него смотреть.

Я поднялся на колени, потом на ноги и, чуть не падая, ввалился в кухню. Там врубил кран на полную струю и вымыл лицо и шею, изо всех сил стараясь, чтобы меня не вырвало, и вдруг вспомнил про свою фотокамеру. Пошел опять в гараж, слава богу, лежит на полу. Я сделал несколько снимков здоровилы полицейского, который трудился над вялым телом.

И тут мне стало невмоготу возиться со всем этим. Я повесил камеру на шею и вышел в гостиную. Чтобы не плюхаться на хорошую мебель в грязной и мокрой одежде, я приоткрыл какую-то дверь — может, там ванная?

Это была спальня. Темные гардины спущены. Широкая неприбранная постель, кучи газет с обеих сторон на полу. В углу мерцал экран включенного компьютера. Перед ним удобное кресло. Тут же стоячая вешалка для одежды, перегруженная донельзя. На ночном столике большая рюмка с коньяком.

Все говорило о том, что здесь жил одинокий мужчина.

Я распахнул дверь и подошел к компьютеру. Он был водружен на старый хилый стол, кругом — кучи дискет, книг, журналов. Я тяжело оперся о стол и стал читать текст, светившийся на экране. Вот что там было:

мИЛЫЙ мОЙ,

я БОЛЬШЕ НЕ МоГУ. я ВСЕ ОБДУМАЛ,

И ВЫХОДИТ, ЧТО И ПЫТАТЬСЯ НЕ НАДО.

тЫ ДОЛЖЕН ПОНЯТЬ. нЕ ДУМАЙ ОБО МНЕ ПЛОХО.