Если рассуждать здраво, то переживать за взрослого парня, который, скорее всего, решил зависнуть на ночь у какой-то девчонки, — глупо. Но… что-то не так. Я чувствую. Мне не по себе, и в желудке как будто лежит огромный кусок свинца.

После смерти родителей я всегда первым делом предполагаю самое худшее. Когда их привезли в больницу, все были уверены, что обойдется. А потом мама умерла прямо на операционном столе, а папа — меньше чем через сорок минут после нее, от обильной кровопотери.

— Вам Сонни ничего не писал? — спрашиваю я часом позже, когда в кухне появляются Шарлотта и Айзек.

Я успокоюсь только после того, как узнаю, где он и что с ним.

Шарлотта поднимает брови. Все ее выражение говорит: «Мне бы он не написал, будь я даже последним человеком на Земле». И, честно говоря, она права.

Айзек несколько равнодушно дергает плечом:

— Не-а.

— Он до сих пор не вернулся домой, — поясняю я.

— Реально? Ну, наверное, случайно отрубился в постели какой-нибудь пташки, — говорит Айзек. — Скорее всего, надрался перед этим.

— Ну, может, — бурчу я.

— А вас это не тревожит? — спрашивает Сиенна. После второй порции кофеина голос у нее звучит гораздо бодрее. — Это совершенно на него не похоже.

У меня внутри все сжимается. Сонни всегда дома по утрам, особенно если у него занятия в первой половине дня. Его родные живут далеко, так что он редко ездит домой даже на каникулах. Сонни всегда здесь.

— Пойду спрошу Чейса. — Я отодвигаю стул и встаю. — Может, он что-то знает.

— О чем спросишь? Что я должен знать?

Голос Чейса действует на меня, как разряд тока. Каждый. Чертов. Раз.

Главное — смотреть ему в глаза, а не на его прекрасные, мускулистые руки, обтянутые рукавами серой футболки.

— Сонни пропал, — сообщает Айзек.

— Ого. Пропал? Значит, теперь мы так говорим? — спрашиваю я и чувствую, как ускоряется мой пульс.

Слова Айзека будят мои худшие опасения, и легкая тревога, лежавшая где-то в глубине души, неожиданно разбухает до тяжелого душного беспокойства.

А вдруг эти записки были реальной угрозой?

— Здесь его нет, где он, мы не знаем. Кажется, именно это и значит «пропал», — парирует Айзек.

Чейс встряхивает головой, и его песочные волосы сразу распушаются. Нет, ну запредельно мило.

— Не драматизируй. Может, он решил снова начать бегать по утрам. Или в магазин пошел. Или просто спит дома у какой-нибудь девушки.

Предположения Чейса вполне разумны… если не знать Сонни.

— Позвоню ему еще раз, — говорю я и набираю номер.

— Лайла, мы все волнуемся, но у тебя уже начинается паранойя, — замечает Чейс.

Он проходит мимо меня и коротко проводит ладонью по моей спине. Не знаю, нарочно или случайно, но точно не возражаю. И кстати: я не параноик. Просто волнуюсь за друга. Хорошего друга.

Подношу телефон к уху и жду. Как только включается автоответчик, я нажимаю на отбой.

— Даже не звонит.

— Лайла, с ним все хорошо. Ты готова? Идем? — спрашивает Чейс, наливая кофе в термокружку.

Нас ждут горы работы над проектом по рекламным кампаниям, но мне совершенно не до них.

— Эм, да. Готова. — Я оглядываюсь на остальных. — Ребят, напишите мне сразу, как только будут новости, хорошо?

— Ага. Я, когда в качалку пойду, заскочу по дороге в кофейню и в библиотеку; проверю, может, он там, — вызывается Айзек. — Вообще у меня такое чувство, что он сам все это придумал. Все знают, как он любит драматические эффекты. Сначала — записки, потом — граффити, бухло на концерте. Скорее всего, это его рук дело.

— Встретимся в качалке, Айзек. — Сиенна встает, пальцами зачесывает волосы назад. — Пожалуй, ты прав. Если кому и могло прийти в голову устроить такой розыгрыш, так это Сонни.

Действительно, он же подложил розу мне в кровать. Ведь это в духе Сонни?

Если окажется, что реально он водил нас за нос, меня это не сильно удивит, но вот взбесит по полной программе.

Чейс обхватывает пальцами мое запястье, и у меня снова екает сердце. Ну почему эта роза не от него? Нет, это все-таки ненормально — втрескаться в него до такой степени.

— Ну конечно, Сонни просто пытается привлечь к себе внимание. И как я сам об этом не подумал. Давай забудем о нем хоть ненадолго и сосредоточимся на задании. Договорились?

— Договорились, — с улыбкой киваю я.

Айзек и Сиенна, собравшись, выходят через заднюю дверь. Они идут в спортзал, расположенный за пределами студенческого городка. Местный им не нравится, он вечно битком набит студентами мужского пола, которые толкают гири перед зеркалом, любуясь собственным отражением. Что касается меня, то я преклоняюсь перед людьми, которые ходят в спортзал. Бег — еще куда ни шло, но качалка… только не это.

Пару минут спустя мы с Чейсом тоже выходим. Сегодня уже не так холодно, как вчера, но у меня опять мороз пробегает по коже.

Чейс обнимает меня за плечи. Мы идем по дорожке, потом — по тропинке, вьющейся через лесопосадки. Это — самая короткая дорога до кампуса. Ветер шевелит голые ветки у нас над головами, под ногами похрустывает покрытая инеем трава.

Мы идем мимо магазинов и ресторанчиков, украшенных к Дню святого Валентина. Чейс улыбается мне. Вот бы подурачиться с ним, как обычно, но мне все время чудится, что за мной по пятам движется темная туча. Мои родители были жутко нервозными людьми. Думаю, это передалось и мне.

Мы подходим к факультету СМИ, и Чейс, как всегда, открывает передо мной дверь. Этого достаточно, чтобы я расплылась в улыбке:

— Спасибо.

— Без проблем, мэм, — отзывается он с сильнейшим американским акцентом.

— Кошмар. Тебе не стыдно?

— Ой, ладно, все! — Он утомленно закатывает свои малахитовые глаза.

Мы идем в монтажное отделение. В коридорах очень тихо. Мы с Чейсом оба надеемся, что диплом на тему создания кино- и телефильмов поможет нам получить работу, связанную с кино или хотя бы с телевидением. Вот было бы круто переехать в Лос-Анджелес! И в то же время страшно: вдруг я не смогу устроиться по специальности и всю жизнь так и проработаю официанткой. К тому же американцы ездят не по той стороне дороги.

— Почему так тихо? — шепотом спрашиваю я.

— Потому что сейчас половина восьмого утра, Лайла. Нормальные люди не ходят на лекции по утрам, — насмешливо замечает он.

Мы забронировали монтажную на самое раннее время из-за того, что я до последнего момента откладывала работу над проектом. В этом семестре так много задавали, что я с трудом успевала. К счастью, у Чейса дела с учебой гораздо лучше, чем у меня, поэтому он предложил мне помочь. Можно было бы углядеть в этом предложении некий подтекст, но я не сомневаюсь, что Чейс сделал это в порыве великодушия.