«Будь предельно внимателен и готовь себя к тому, что на понимание, осознание увиденного, услышанного иным способом в твое сознание внедренного потребуются не часы, не дни- годы! Чтобы память твоя, способность мыслить, то есть разум, не взорвались, не разрушились, Хранитель "расслоит" их на несколько как бы пластин, пленок, и на каждую из них наложится часть тебе прежде неведомого.»

«Господин, мной просчитано, таких слоев будет четыре, не менее…" — сказал Хранитель, но был резко прерван:

«Не четыре, Хранитель, двенадцать!»

«Господин, Ты возвышаешь смертного до духовного, воля Твоя!»

«Такова воля Всевышнего, Хранитель, и помолчи пока. Итак, Борух, когда ты уйдешь от меня, то почти ничего не будешь помнить из нового. Воспоминание и знание, осознание, будут возникать постепенно, сперва смутно, в дымке миража, но со временем ярче, до реальности. Не спеши все сразу осознать, особенно совместить в единую картину- сорвешься в безумие! Записывай картины всплывающих воспоминаний. Старайся не говорить о них, это пожалуй, самое трудное для смертного, до той поры когда для себя сумеешь создать связную картину. Слова твои, до времени сказанные, будут лишь осложнять твою жизнь, ибо окружающие заподозрят тебя, в лучшем случае, несколько "сдвинувшимся" разумом. Будь очень осторожен в словах и осмотрителен, не надейся на понимание окружающих, тем более на их помощь. Помощь и подсказки получишь от Хранителя, если того окажешься достойным. Успей собрать целое до того, как у Хранителя закончится срок твоего оберегания. О том, что сказал Хранитель, тобою непонятом: есть знание "материальное", от первого до одиннадцатого уровня, и знание "духовное", начинающееся с двенадцатого уровня. Человек вопреки воле Всевышнего — не удивляйся и не пугайся, такое есть и допустимо — сперва расширил краткий и четкий Закон, данный Творцом. Закон этот настолько ясен и краток, что не требует даже записи, не говоря ух о "скрижалях". Затем этот Закон был чуть-чуть искажен, и последовала неизбежная катастрофа. Разрушен был мир Творения и уцелевшие в этом разрушении, получили осколки и обломки, то есть то, то сейчас человечество имеет, утратив непомерно много и, главное, "духовное" знание. Всевышний запретил своему "инструментарию" — так собирательно назову Творцов, Хранителей и иных, давать смертному духовное знание.

Он, если способен и, главное, целеустремлен, работоспособен, способен слиться с данной ему Всевышним, душою и подчиниться ее зову. Только сам и в одиночку может пройти все ступени познания, до двенадцатой. Тебе дам сразу Я, Сын Всевышнего, Его часть. Дано — еще не значит, что данным владеют получившие готовое!"

"У нас говорят, брось, а то уронишь…"

"Хвалю, раб, ты способен еще шутить… Хорошо, сделаем передышку. Дам поручение Хранителю, а ты восстанови в памяти, что помнишь о своем пребывании в месте, называемом Порт Владимир. Позже расскажешь мне". Продолжал уже не мне:

"Хранитель, будь добр, я не хочу привлекать своих обычных помощников, чтобы не переполнить чашу возможностей восприятия присутствующего здесь раба… Организуй небольшую трапезу с учетом последующих нагрузок и трат энергии его, для меня же обычное…"

Мгновенно растаял Хранитель, хотя присутствие его я продолжал ощущать, да еще и наблюдал я некие изменения на "пятачке" травы между мною и Иисусом. Там возник глиняный большой кувшин, две такие же чаши-пиалы, большое плоское блюдо, на котором кучками лежали несколько крупных кистей винограда, пригоршня сушеных фиников, столько же сухих инжирин и еще смеси разных орехов, очищенных от скорлупы, да еще две лепешки наподобии лаваша, явно горячие… Я же любуясь этой картиной, вспоминал…

Глава3.Командировка

Коротким летом, далекого теперь лета второго года моей службы в береговой обороне Северного Флота, был я командирован на Титовку, где был штаб нашего Отдельного зенитного артдивизиона, где делил со мной кабинетик партийный секретарь, капитан Тихонов, красивый молодой спокойный и ироничный, а я был секретарем комсомольским. Должность моя по штату должна была принадлежать офицеру, но офицера не нашлось, а тут я подвернулся со своим незаконченным высшим, вернее начатым… но в те годы и десятилетка среди срочнослужащих была редкостью. Основная масса имела семилетнее образование, а то и менее того…

Командировка была на батарею, расположенную в районе фьорда Ура-Губа. Случилось там ЧП. Личный состав батареи размещался в палаточном городке на сопке, а на склоне той сопки был пустующий "законсервированный" бывший рыбацкий поселок в несколько десятков, явно не по-советски, аккуратнее и добротнее, построенных домов. Подобный поселок я знал и по Титовке. Из таких поселков несколько лет назад, из высших государственных и военных соображений, были отселены, в неведомое мне место, жители существовавших там ранее рыбхозов. Сколько таких поселков было не знаю, думаю — много. Во всяком случае в районе Лиинахамари, полуостравов Среднего и Рыбачьего ко времени моей

там службы гражданского населения не оставалось. Покинутые, "законсервированные", а попросту брошенные поселки сторожили каждый по одной небольшой семье в два-три человека. В Ура — Губе это были муж, жена и их дочка — дошколенок. Эту девочку и ухитрился изнасиловать наш матрос из среднеазиатов, "чучмек". Теперь его должен был судить трибунал, для чего его должно было срочно исключить из ВЛКСМ. Парторг от участия в этом деле уклонился. Командировали меня, оформили документы, продаттестат, сам я бросил в рюкзачек пару банок сгущенных сливок, кирпичик хлеба, пачку махорки и несколько пачек недавно присланных мне среди прочего в посылке одноклассником Володей редких тогда даже в Москве сигарет "Ментоловые". Подоспел рейсовый пароходик "Ястреб" постройки еще дореволюционной, и я отбыл в путь. В местечке Порт Владимир пересадка, катером с базы подводников нужно было добраться сперва до их плавбазы "Кубань", затем к заброшенному причалу заброшенного рыбхоза, а там рукой подать. Но "до рукой подать" вмешалось заштормившее море, и старшина заставы пограничников, встретивший меня единственного, покинувшего дряхлый борт "Ястреба", обрадовал, сообщив, что проторчу я у него не менее трех суток (никогда в тех края х не говорили, о днях, а только о сутках из-за длительности полярного дня). Торчать в чужой части означало находиться в лучшем случае на шестнадцатичасовой хозяйственной работе, как бы "в наряде", картошку, там чистить, дровишки пилить-колоть, полы драить в казарме, на камбузе, в гальюнах… В потому, как только остались мы со страшиной наедине на пустом причале, от которого отвалил уже "Ястреб", я молча и незаметно вложил ему в руку теплую еще от живота бутылку водки, купленную мною час назад. Старшина невозмутимо отработанным движением пальца выковырнул засургученную картонку пробки, раскрутил бутылку, зажатую в кулаке, и в один недолгий глоток опустошил ее. Пустую же посудину