class="p1">И вот на собрании членов-пайщиков разыгрывают, кто на каком этаже займёт квартиру. И выясняется, что мы вытянули один и тот же этаж, хотя и в разных подъездах. Судьба? Алекс тут же предложил мне сменяться со своими соседями, что называется, махнуть не глядя — это можно было сделать без труда, поскольку моя «однушка» была лакомым кусочком, с окнами на парк. Но я решил, что это уже слишком — не хватало ещё, чтобы Алекс подглядывал за тем, как я вожу к себе девиц, а ведь среди них могли оказаться общие знакомые. Интуиция меня не подвела — эту квартиру вскоре обчистили, к счастью, до заселения жильцов, но кое-какие вещи всё-таки пропали.

К чему бы все эти подробности? Да всё к тому, что общие интересы, физтеховское образование и приятные воспоминания об отдыхе в Крыму могут стать залогом прочной дружбы, даже несмотря на то, что кое в чём мы с Алексом не совпадаем, но об этом расскажу чуть позже.

Явным антиподом Алексу был Майк, так его когда-то называли. Во время учёбы в МГИМО бренчал на электрогитаре, несколько лет провёл на Ближнем Востоке, работая военным переводчиком. Парень вовсе не глупый и весьма начитанный — у отца была богатая библиотека, созданная за время длительных командировок за рубеж. Несколько книг, из разряда запрещённых в то время, и мне удалось прочитать — труды Зигмунда Фрейда и сборник стихов Николая Гумилёва. Ну а Майк в это время был предоставлен сам себе, имея в своём распоряжении отцовскую квартиру. Неудивительно, что на первом месте для него были развлечения, а вот мысли о том, что будет после окончания МГИМО, мало занимали. Короче, общительный, компанейский, но как бы без внутреннего стержня — видимо, в юности привык полагаться на папу, а когда пришлось принимать решения самому, оказалось, что сие совсем непросто, если багаж знаний недостаточно велик.

Познакомились мы в Крыму, несколько лет «тусовались» в одной компании, но уже в другой, не в первой новосветской. Как-то вместе поехали на Рижское взморье, где отдыхали знакомые ребята. Там Майк и запил — к тому времени он женился, но что-то у него не заладилось с женой. Вместо того, чтобы уйти и забыть, он начал пить, причём налегал на пиво. До запоя дело так и не дошло, но смотреть на это было противно. Попытался его вразумить, но всё без толку. Тогда-то я понял, что мне здесь делать нечего — взял билет на самолёт и улетел в Крым. Позже переписывались в интернете, но однажды получил такой текст, что стало ясно — Майк с прежним усердием «вдарил по пивку». Тогда-то разошлись мы окончательно. Ну а чем бы я ему помог?

Надо заметить, физтеховская группа № 22, в которой я оказался, видимо, по воле случая, считалась тогда привилегированной, элитной. Из этой группы вышли многие известные физики-теоретики, а прикреплена она была к Институту физических проблем, где директором был Пётр Леонидович Капица, а теоротделом руководил Лев Давидович Ландау. Привилегия наша состояла в том, что мы уже со второго курса, а не с третьего, один день проводили в Физпроблемах — слушали лекции, пытались освоить роль подмастерьев в лабораториях, где позже делали дипломные работы. Теоретиками стали только двое, Тим и Серж, ну а я стал как бы ни тем, ни другим — «теорминимум Ландау» не сдавал, поэтому не вполне теоретик, а вот эксперимент мне после защиты дипломного проекта до того наскучил, что я решил поступить в аспирантуру, намереваясь по прошествии трёх лет защитить диссертацию по теоретической и математической физике. Руководство института моё намерение поддержало — надеялись совместить под кепкой шестьдесят первого размера «коня и трепетную лань», читай, теоретика и экспериментатора. Но дело осложнилось тем, что некто Мусик, так называли Моисея Исааковича, доктора физмат наук из Харькова, всё никак не мог переехать в Москву — в Харькове у него была пятикомнатная квартира, а здесь предлагали «усечённую» до четырёх комнат. Пока Мусик торговался, поезд мог уйти, и мне назначили научным руководителем другого теоретика. Впрочем, теоретиком он предпочитал себя не называть:

— Я счётчик! А не кто-нибудь, — как бы в подтверждение своих слов он сунул мне в руки толстенную пачку черновиков в формате А3, добавив приказным тоном: — Изучайте!

Когда же я ему приносил свои расчёты, он, бегло просмотрев пару страниц, восклицал:

— Ёксель-моксель, ничего не понимаю!

Так мы и работали. Однако диссертацию я всё же защитил.

У Тима было по-другому — сдал теорминимум, защитил диссертацию и пошёл вперёд семимильными шагами. Стал доктором физмат наук, а вскоре после этого он занял пост заместителя директора одного из институтов академии наук. Что называется, большому кораблю большое плавание! Это его стезя, к этому стремился — всё потому, что он фанат науки. Не то, что я — в физики пошёл, поскольку это была, пожалуй, единственная возможность творить, не обращая внимания на решения последнего съезда партии. От нас нужен был только результат, идеологического обоснования никто не требовал.

Сержу гораздо меньше повезло — он оказался как бы между жерновами, став жертвой борьбы двух соперничающих группировок теоретиков. А ведь был самым талантливым из нас! На мой взгляд, причина подобных драматических, а иногда и трагических коллизий в том, что все мы марионетки, в той или иной степени. Кто-то дёргает за ниточки, а мы стараемся этого не замечать, иногда даже делаем вид, что получаем удовольствие. И только дружеские и близкие приятельские отношения позволяют сохранить себя, не уронив достоинства и не став разменной монетой в чьей-то нечистоплотной, безнравственной игре. Впрочем, выбираться из конфликтной ситуации приходится как правило в одиночку, за исключением тех случаев, когда влиятельный родственник поможет.

Возможно, поэтому Док, ещё один из нашей физтеховской группы, едва закончив институт, женился на дочери генерала и даже вскоре подарил ему наследника. Однако то ли генерал ушёл в отставку, то ли с женой характерами не сошлись, но семья распалась. И вот после долгого перерыва встретившись с однокурсниками на даче у Дока, обнаруживаю, что у него всё в порядке — привлекательная и весьма рассудительная жена, дочь и три внучки-очаровашки, мал мала меньше. С тех пор я регулярно участвовал в этих ежегодных посиделках — всё потому, что сердце радовалось, когда смотрел на эту счастливую семью.

И вот однажды узнаю, что счастья больше нет — потому что нет семьи. В качестве причины развода Док называл измену своей супруги, но никто из нас в это не поверил — не тот возраст,