Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но он определенно не… не может быть… Если бы незнакомец был Роксдейлом, он присутствовал бы на оглашении завещания, разве не так?
Джейн прижала ладонь к подлокотнику, чтобы удержать нервно барабанившие по нему пальцы. Она всегда чувствовала себя скованно с незнакомцами, а этот просто выбивал ее из колеи.
Прежде чем он заговорил, она сказала:
— Меня не волнует, кто вы. Нам неприлично находиться здесь наедине. Вы должны уйти.
— Должен? Но мы прекрасно ладим.
Без всякого «с вашего позволения» он наклонился, отодвинул с дороги ее кресло и прошел в глубь комнаты.
Лавируя между книжными полками, глобусами и картами, он обогнул большой стол и задержался у подноса с напитками на буфете. Налил себе бренди из хрустального графина.
Направившись к нему, Джейн выпалила:
— Что вы себе думаете…
— Похоже, у меня есть преимущество. — Он взял длинными пальцами стакан, повернулся к ней и приветственно приподнял. — Поскольку я знаю, кто вы.
Джейн приостановилась.
— Как? Вы только что…
«Только что приехали», — хотела она сказать. Но не желала упоминать тот волнующий момент, когда тонула в его взгляде, как муха в банке с медом.
— Я навел справки, — мягко сказал он. — Леди Роксдейл.
Джейн поймала себя на том, что как завороженная смотрит на соблазнительный контур его губ, пока он смакует бренди.
Потом до нее дошло, что он сказал. Он справлялся о ней. Зачем?
Светские правила требовали, чтобы она немедленно покинула комнату, а не пререкалась с незнакомцем. Они друг другу не представлены, поэтому им и говорить не о чем. Джейн была сторонницей соблюдения этикета… когда это позволяло ей следовать собственным склонностям.
На этот раз она не смогла обуздать любопытство. С притворным равнодушием она повела рукой в его сторону:
— А вы…
Поставив стакан, он изысканно поклонился:
— Полагаю, я должен быть Роксдейлом. — Сверкнули белые зубы. — Но вы можете называть меня Константин.
На миг леди побелела, потом на ее щеках расцвел обворожительный румянец. Смотревшие на него серые глаза горели огнем.
— Вы, — сказала она, и в этом простом слове был целый мир, — новый барон.
— За мои грехи, — поклонился он.
По тому, как дрогнули ее губы в ответ на это заявление, было понятно, что известия о его грехах его опередили. Только этого не хватало. Теперь вдова вдвойне раздосадована его присутствием.
Константин поднял взгляд к этим смущающим его серым глазам.
— Я опоздал с соболезнованиями. Фредерик был…
— …хорошим человеком, — сквозь стиснутые зубы договорила она его фразу.
Она не согласна с общим мнением о ее муже? Хотя ее глаза чуть припухли, непохоже, что она обезумела от горя из-за смерти Фредерика. Однако по английским леди никогда не скажешь, что у них на душе. Некоторые столь поразительно сдержанны, что по ошибке можно счесть их холодными. В то время как на самом деле…
Любопытство всегда являлось его главным грехом. Или одним из них. Прислонившись бедром к буфету, Константин скрестил ноги. Он не мог сесть в ее присутствии без приглашения, даже если теперь это его собственный дом.
Леди заговорила первой:
— Насколько хорошо вы знали моего мужа?
Значит, Фредерик не упоминал их историю.
— Мы с Фредериком с детства были близкими друзьями. Но я здесь не показывался лет семь или восемь. Строго говоря, я понятия не имею, был ли он хорошим человеком. Когда мы были мальчишками, он определенно был мне отличным другом.
Она наклонила голову, обдумывая его слова.
— И мне он был прекрасным другом. Давно.
На последних словах голос ее стал бесцветным. Руки, однако, сцепившись, беспрестанно изгибались, словно две терзаемые мукой души.
Она вся противоречие, интрига. Стремление сорвать с нее покровы тайны искушало его.
«Опасная почва, дружок». Несмотря на пикантные разговоры о смерти ее мужа в момент интимных отношений — что, честно говоря, может случиться с каждым, — вдова Фредерика, без сомнения, добродетельная леди, представительница того рафинированного круга, в который ему с его дурной репутацией путь заказан. Не нужно задерживать ее. Можно представить, какой шум поднимется из-за ее разговора тет-а-тет с таким нераскаявшимся грешником, как он. Да еще в день похорон ее мужа.
Но ему не хотелось уходить, не узнав о ней больше, и еще больше не хотелось уступать ей территорию. Насколько он помнил, библиотека всегда была самой приятной и гостеприимной комнатой в доме. И то, что здесь нет съехавшихся на похороны гостей, добавляло преимущества. Почему ему здесь не остаться, если он хочет? Если она находит его общество столь нежеланным, она может уйти.
— Вы вечером возвращаетесь в Лондон, милорд, или остановитесь в гостинице?
Похоже, леди тоже любопытна в отношении него.
Константин молчал. В его ситуации есть некоторая неловкость, он это сознавал. Он прискакал в Лейзенби без всяких иных мыслей, кроме присутствия на похоронах Фредерика. Теперь он в совершенно ином положении: хозяин поместья. Хотя по взглядам леди Роксдейл ясно, что для него уготовано другое определение: узурпатор.
Эта мысль придала его решению непривычную твердость.
— Я остаюсь здесь.
Ее глаза изумленно округлились.
— Вряд ли это возможно.
— Почему?
Ее губы казались слишком сочными, чтобы сжаться в такую бескомпромиссную линию.
— Персонал не подготовлен к вашему прибытию.
Константин улыбнулся:
— О, я неприхотлив. Все, что мне требуется, — это постель и завтрак.
— Вам предстоит узнать, что в Лейзенби-Холле все обстоит иначе, не так, как вы привыкли.
Константин вопросительно приподнял бровь, но Джейн вскинула голову с надменностью королевы, изрекающей королевский вердикт.
— Вы должны понимать, что речь не о том, что вам требуется.
Ее высокомерный тон не позабавил его, как следовало бы.
— Я хозяин этого дома, и единственное, что имеет значение, — это мои требования.
И кто теперь говорит высокомерно?
— Вы должны считаться с чувствами ваших людей, — нетерпеливо взмахнув рукой, настаивала она. — Они хотят подготовиться к вашему появлению, сделать все должным образом, соблюсти собственные стандарты. — Она помолчала. — Даже если у вас их нет.
Константин заморгал. Потом расхохотался и пробормотал себе под нос непростительную грубость. Но ведь и леди Роксдейл без колебаний оскорбила его.