всей душой, то клянусь уже начал бы строить планы коварнейшей мести за мои мучения! Видеть Василису днем лишь урывками из-за постоянной подготовительной суеты, а вечером расставаться, нацеловавшись до звона не только в голове, но и во всем теле, и каждой клеткой желая большего, это невыносимо. Просыпаясь, я в бешенстве колотил подушку, с которой уже безнадежно улетучился запах моей занозы. На любую плоскую шутку камикадзе Молотова о том, что я не выгляжу счастливым от перспективы предстоящего окольцовывания, вообще скоро стану бросаться взбешенным тигром. Немного утешало хотя бы то, что по драконовским правилам Марины нам, как подросткам, разрешалось днем ходить в кино и на прогулки. Правда, хоть убейся, я бы не вспомнил название фильма, на который водил Василису, зато теперь считаю, что эти диваны для поцелуев в глубине зала — потрясающая штука. Дай Бог тому, кто их придумал, сто лет здоровья и насыщенной личной жизни. Да и прогулки почти сразу превращались в лихорадочные объятья, становясь истязанием, когда и не касаться невыносимо, но и каждая ласка полосует по обнаженным нервам. Хотел ли я умыкнуть Василису к себе или в любой укромный уголок и хоть немного утолить наш взаимный дикий голод? Да столько раз, что и подсчету не поддается. Отказалась бы она? Вот уж нет. И это не только потому, что я такой замечательный и отказать мне невозможно. Просто я видел зеркальное отражение собственной потребности в ее зеленых глазищах, во влажных, зацелованных, дрожащих губах, в нервных требовательных движениях цепляющихся за меня рук, в рваном дыхании. Но, похоже, выдержать эту распроклятую неделю стало целью для обоих, и поэтому раз за разом я останавливал себя, а Васька не настаивала. Хотя, иногда думая, что с нами будет, когда дорвемся, я буквально содрогался. Мы же растерзаем друг друга, честное слово!

Естественно, без долгих телефонных разговоров перед сном нам тоже было никак не обойтись. Едва добравшись до кровати, я срывал с себя все тряпки, как будто это открывало меня для прямого контакта через гребаный космос с моей занозой, и растягивался обнаженным на постели, торопливо набирая Ваську. И она отвечала сразу, как будто не сводила глаз с экрана в ожидании моего звонка. Идеально!

— Я соскучился. — Кринников, ты как девчонка, ей Богу, да только плевать!

— Сенечка, ты уехал всего тридцать две минуты назад, — тихо рассмеялась Василиса, и этот звук прокатился приветственной лаской по моей коже, оседающей горячей тяжестью в паху. В этой женщине меня возбуждает абсолютно все. Как смеется, как ест, как ходит, хмурится, смотрит вдаль, просто дышит! Я абсолютно безнадежно в нее влюблен.

— Тридцать две минуты?! Да ладно? Мне показалось, прошло не меньше суток! — улыбнулся в ответ. Откуда только бралось это дурацкое желание нежничать, почти сюсюкать? Да кого другого застремал бы за такое!

— Я тоже очень скучаю по тебе… по нам вместе, — Василиса протяжно вздохнула, сжав этим «вместе» мое сердце как в жестком кулаке, и я услышал шуршание ткани, будящее целый неостановимый ряд картинок ее обнаженной, потной и выгибающейся так, как умеет только она, заявляя о своей жажде оргазма. Той самой жажде, которую я мечтал удовлетворять изо дня в день до последнего дыхания. Можно ли меня судить за то, что от этих мыслей в считанные секунды моя ладонь тут же оказалась на стремительно твердеющем члене, и думал я при этом совсем не об остроумных ответах и вообще поддержании светской беседы.

— Ты одна? — прохрипел я, даже не пытаясь скрыть откровенную похоть в моем голосе.

— Ну да, — обожгла резким выдохом мой слух Василиса. Уверен, что и она знала, чувствовала, как действует на меня. — То, чем я занимаюсь прямо сейчас, делают обычно без свидетелей, — перешла она на сдавленный шепот.

Воздух застрял в легких, и у меня мгновенно встал окончательно.

— И что же это за секретное занятие? — горло как чужое.

О-о-ох, черт, скажи мне, что ты сейчас ласкаешь себя, представляя, что это делаю я. Да-а-а, длинные, стройные ноги согнуты в коленях, бедра роскошно распахнуты, веки прикрыты, на щеках яркий румянец… твои тонкие пальцы, от которых мне глаз не отвести, между ног. Влажный вкусный звук погружения — просто верх непристойности и обнаженного кайфа. Гладкий живот, сокращающийся в судорогах нарастающего наслаждения. Жесткая дуга спины и полный отчаянного экстаза прерывистый крик в одном мгновение перед…

— Это видео. Обучающее. — В смысле? В лицо как ледяной водицы плеснули.

— Э-э-эм-м-м, — не произношу ничего внятного, чтобы не выдать разочарования. — И что же в этом видео такого, что его видеть посторонним не стоит?

— Ну… это нечто, в чем у меня нет опыта, но определенно есть желание попробовать. — Я начал гадать, но, видно, в мозгу не сильно много крови осталось после ее стремительного бегства вниз, так что я безнадежно буксовал на месте. — Сень, а правда, что мужчинам… минет нравится даже больше обычного секса?

Минет. О-о-охренеть! Может, кому-то и кажется чем-то за гранью представлять любимую женщину, сносящую тебе крышу подобным образом, но я точно не из таких. Нет, я не думал всегда, глядя на ее губы, как бы между ними смотрелся мой член. Это точно чушь. Но и отрицать фантазий, в которых Василиса будила бы меня потираясь об меня, с наслаждением вдыхая мой запах и облизывая меня, как лучшую сладость в мире, я не мог. Господи, да даже позволив себе думать в эту сторону ровно секунду, ощутил, как у меня мышцы бедер и спины свело в предвкушении. Реально представить не могу, как меня вштырит, если на самом деле увижу лицо моей занозы прямо напротив члена. Но погодите-ка, я тут, а она там. Какой, к чертям, минет на расстоянии?

Гремучая смесь из жгучей похоти и едкой ревности ударила в голову с размаху, превратив картинку неописуемого кайфа в веский повод для чистого бешенства.

— Ты сейчас там порнуху смотришь? — Вот не дебил ли ты, Сеня? Она вообще-то совершеннолетняя, а ты бодренько катишься опять к прежнему. Качусь, еще как. Есть желающие смертники остановить?

— Ну-у-у…

— То есть прямо сейчас моя невеста смотрит на абсолютно посторонний член? — я подорвался с постели. Знаете что? Плевал я на Маринины правила! Не будет моя Васюня проходить курс молодого бойца орального секса, пялясь на хозяйство другого мужика! Я буду учителем, предметом для исследования и тренажером в одном лице, чего бы там мне это ни стоило. Ага, похоже, муки придется выдержать те еще!

— Член? Я бы не употребляла это слово в единственном числе относительно данного