Но оставалась небольшая надежда на то, что цепи снимут, когда арестанты поднимутся на борт корабля, откуда на весельной лодке их должны доставить в плавучую тюрьму. Если это так, она сможет спрыгнуть и попытаться уплыть. Мэри мысленно улыбнулась. Это была лишь крошечная надежда, поскольку любой охранник, зарабатывающий свои деньги, предвидит такую попытку, но немногие умеют плавать, как она, даже такие моряки, как ее отец. Ей было приятно подумать о возможности поплавать, смыть с себя тюремный смрад и направиться к кромке берега, который она хорошо знала. Ради этого стоило рискнуть, и, даже если ей не удастся этого сделать сразу, она сможет спрыгнуть с плавучей тюрьмы ночью.

Но по мере того как сгущались послеполуденные тени и становилось холоднее, Мэри снова упала духом. Даже если она сможет сбежать, куда она направится? Мэри не могла вернуться обратно в Корнуолл: там бы ее снова схватили в мгновение ока. И куда она вообще пойдет в таком виде, без денег, в грязной одежде и в ботинках, на которых от дырок не осталось живого места.

С наступлением темноты у Мэри так болело все тело, что ее единственным желанием было поскорее лечь. Даже от малейшего движения, ее собственного или ее подруг, кандалы врезались в ее лодыжки. Она оторвала полосу от нижней юбки, чтобы перевязать ноги под железом, но хлопок закаменел от засохшей крови и раздражал раны вместо того, чтобы защищать их. Мэри дрожала от холода. Ее живот мучительно сводило от голода, а спина так онемела, что Мэри сомневалась, сможет ли снова ходить.

Через четыре дня, когда повозка наконец добралась до Девонпорта, подруги Мэри так сильно пали духом, что даже не прореагировали, увидев их корабль-тюрьму, пришвартованный у берега. Последние два дня, не переставая, лил сильный дождь, и все они основательно вымокли. Многие дрожали от лихорадки, и все были истощены от недосыпания в амбарах и сараях, куда их запирали на ночь.

В тот день в повозке никто не разговаривал. Раздавались только стоны, чихание, шмыгание носом и звяканье цепей в моменты, когда заключенные тщетно пытались усесться поудобнее. Эйбл серьезно заболел. Он не мог сидеть и после каждого напряженного приступа кашля сплевывал кровь.

— А вот и ваш новый дом — «Дюнкирк», — сказал охранник, поворачиваясь со злорадной усмешкой и указывая на старую плавучую тюрьму, пришвартованную к берегу. — Кораблик не бог весть какой, это уж как пить дать, но лучшего вы и не заслуживаете.

Мэри страдала не меньше подруг, но то ли благодаря молодости и здоровью, то ли потому, что ее голова была занята мыслями о побеге, казалось, плавучая тюрьма произвела впечатление только на нее.

С обрезанными чуть ли не под корень мачтами, окруженная легким туманом, тюрьма имела зловещий вид давно потерпевшего кораблекрушение судна, ждавшего лишь хорошей бури, которая окончательно разобьет его на части. Но ужаснее внешнего вида было зловоние, которое доносил оттуда ветер.

Мэри и без того дрожала так, что зубы стучали друг о дружку, но теперь по ее спине пробежал ледяной холод, а пустой живот свело от подкатившей тошноты. Она почувствовала, что ее ожидает настоящий ад, в сто раз худший, чем замок Эксетер.

Мэри считала Эксетер самым жутким местом на свете и поначалу радовалась, что они уехали оттуда, наслаждаясь свежим воздухом и солнцем. Но прошло не так уж много времени, и Мэри захотела вернуться в замок. Прошлой ночью, замерзшая, промокшая и голодная, чувствуя боль в каждой клеточке тела, она даже предпочла бы петлю на шее, чтобы положить всему этому конец. А сейчас оказалось, что ее ждут еще большие ужасы.

— Смотри не смотри… — сказал охранник и откинулся на сиденье, чтобы ткнуть Мэри палкой. Он уже поколачивал некоторых заключенных, если они слишком долго взбирались в повозку или слезали с нее. — Это расплата за грехи. И все вы ее заслужили.

Пару дней назад Мэри осыпала бы его ругательствами, плюнула бы ему в лицо или даже бросилась бы на него с кулаками, но сейчас у нее не осталось сил для возмущения.

— Нас сейчас отведут туда? — спросила она вместо этого. Ее живой ум подсказывал, что лучше с ним не ссориться.

— Нет, сейчас уже слишком поздно, — сказал он и подхлестнул остановившихся лошадей. — Сначала вам предстоит еще одна ночь в амбаре.

Этой ночью в амбаре спали не только арестанты с двух повозок, прибывших из Эксетера. Они не успели зайти и плюхнуться на грязный пол, как двери открылись снова и к ним присоединилось еще несколько десятков человек.

Они проделали длинный путь из Бристоля и находились в еще худшем состоянии, чем товарищи Мэри. Их одежда превратилась в лохмотья, у всех поднялась температура, а нога одного из них оказалась заражена гангреной — этот запах нельзя было спутать ни с чем.

Кто-то неуверенно попытался завести разговор, спрашивая о друзьях, заключенных в Эксетере и в Бристольской тюрьме Брайдвелл, но главное, что беспокоило всех, — это то, как долго их продержат на корабле-тюрьме до высылки.

— Я слышал, из Грейвсенда сбежала партия заключенных, — заявил мужчина свирепого вида, прибывший из Бристоля. — Охранники открыли огонь и нескольких убили, но остальным удалось уйти. С тех пор всех заковывают в цепи.

Бесси, сидевшая рядом с Мэри, расплакалась.

— Лучше бы уж нас повесили, — всхлипывала она. — Я больше не могу.

Та же мысль посещала и Мэри, но при виде крайнего отчаяния Бесси она воспряла духом.

— С нами все должно быть в порядке, — настаивала она, крепко обнимая женщину обеими руками. — Нам просто холодно, мы промокли и голодны, и поэтому у нас путаются мысли. Через пару дней все будет выглядеть по-другому.

— Ты такая смелая, — прошептала Бесси. — Ты не боишься, как все?

— Нет, — сказала Мэри, не раздумывая. — Теперь я знаю, что меня не повесят.

Глубокой ночью, когда Мэри лежала рядом с другими женщинами, отчаянно пытаясь согреться об их тела, она поняла, что действительно не боится. Ее возмутило то, что с людьми могут так жестоко обращаться. Она испытывала муки совести из-за преступления, которое повлекло за собой такое наказание, с тревогой думала о том, что же будет дальше, но не дрожала от страха. Взглянув правде в глаза, Мэри уже больше ничего не боялась. Она научилась плавать в возрасте шести лет, прыгая в море. После того как Мэри обнаружила, что может держаться на плаву, море перестало страшить ее. Как и все остальное. Она всегда была отчаянной и, рискуя, испытывала приятное волнение. Даже когда она впервые обнаружила, чем зарабатывает на жизнь Томас, она не ужаснулась. Это показалось ей всего лишь интересным приключением, почти шалостью.

Мэри вспомнила, как отец любил повторять о том, что у нее острый ум. Она всегда была умнее, чем ее ровесники или Долли. Мэри схватывала все на лету, задумывалась над тем, как все работает, и быстро запоминала информацию. В ее памяти всплыло, как отец хвастался соседям, что Фоуэй слишком скучен для Мэри и что, несомненно, однажды она сколотит себе состояние.

Как же он будет смотреть людям в глаза, когда новость о ее преступлении опубликуют в «Западном экспрессе»? Он не умел читать, но в Фоуэе было множество грамотеев, которые с удовольствием передадут ему такую сенсационную новость.