Мэри увидела ночное небо, усеянное мириадами звезд, и луну, прочертившую серебряную дорожку на темной речной воде до самого берега, и это показалось ей знаком, что настал ее час. Она получила шанс, на который так надеялась.

— Я хочу видеть Тенча! — закричала Мэри во всю силу своих легких. — Пошлите за ним, сейчас же!

Один из охранников ударил ее, сбив с ног.

— Заткнись, — зашипел он и добавил тираду из ругательств.

Мэри тут же поняла, в чем дело. Они вытащили ее из камеры не для официального наказания. Они намеревались расправиться с ней по-своему, чтобы никто ничего не узнал, а затем затолкнуть ее обратно в трюм.

Решительность являлась одной из самых сильных черт характера Мэри. Хоть она и была готова лечь под кого-то, кто будет кормить ее, позволять ей мыться и, возможно, даже станет проявлять к ней какое-то тепло, она не собиралась допустить, чтобы ее изнасиловали эти два кобеля. По тому, как они пытались заставить ее замолчать, Мэри также догадалась, что на «Дюнкирке» имелись люди, не одобрявшие насилие над заключенными. Поэтому она продолжала кричать, и, когда один из охранников попытался закрыть ей рот, она укусила его за руку и толкнула, все громче выкрикивая имя Тенча.

— Что происходит? — послышался громкий голос, и, когда те двое отпустили ее, Мэри увидела силуэт стройного мужчины в проеме двери, ведущей в одну из многих пристроек, возведенных на палубе.

— Мистер Тенч? — закричала Мэри. — Они вытащили меня из камеры, но я не сделала ничего дурного! Пожалуйста, помогите мне!

— Прекрати эти крики и иди сюда, — сказал он. — Вы тоже, — добавил он, обернувшись к охранникам.

Пристройка была частично офицерской кают-компанией, частично офисом. В центре стоял стол, заваленный бумагами и освещенный парой свечей. Мэри показалось, что мужчина только что что-то писал, поскольку напротив табурета, с которого он, по всей вероятности, встал, лежал раскрытый блокнот и стоял чернильный прибор.

Мэри не знала и не могла знать, был ли это Ваткин Тенч. Но золотая тесьма на его красном мундире, который сидел как влитый, и безукоризненно белые бриджи свидетельствовали о том, что это офицер, и он разговаривал как джентльмен. Стройный стан, темные волнистые волосы и карие глаза произвели впечатление на Мэри, и она подумала, что ему где-то двадцать четыре — двадцать пять лет. У него было простое лицо, небольшие правильные черты лица и светлая чистая кожа. Хоть он и казался раздраженным из-за того, что его потревожили, но, безусловно, не производил впечатления человека со скверным характером.

— Твое имя? — спросил он резко.

— Мэри Броуд, сэр, — сказала она. — Я хотела, чтобы женщины позволили больным получить свою порцию супа, — добавила она быстро. — Некоторым это не понравилось, и одна ударила меня, тогда эти двое вытащили меня наружу.

— Она спровоцировала драку, — заявил один из охранников. — Нам пришлось ее изолировать.

— Подождите снаружи, вы двое, — сказал молодой офицер.

Охранники ушли. Один из них бормотал что-то себе под нос. Когда дверь закрылась, офицер устроился на своем табурете и строго посмотрел на Мэри.

— Почему ты выкрикивала мое имя? — спросил он.

Мэри почувствовала облегчение, узнав, что нашла того, кто ей нужен.

— Мне говорили, что вы честный человек, — сказала она.

Тенч небрежно кивнул и попросил Мэри объяснить, что произошло.

Теперь, когда она нашла слушателя для своих жалоб, она не утаила от него ничего. Мэри рассказала, как более сильные женщины добывали пищу, в то время как слабые голодали, и что, по ее мнению, им давали недостаточно еды, только чтобы женщины не умерли от голода.

— Мы приговорены к высылке, — сказала она горячо. — И это неправильно: пытаться убить нас еще до того, как мы сели на корабль.

Тенч был удивлен уже тем, что услышал свое имя в криках о помощи. Его еще сильнее поразил очевидный ум этой женщины. Но прежде всего его тронуло то, что она имела смелость вступиться за более слабых сокамерниц.

Он сам был военнопленным в Америке и боялся умереть от ужасных условий в плену. Когда он занял это место на «Дюнкирке», то ужаснулся, узнав, что его соотечественники способны на еще большие зверства. К своему разочарованию, он обнаружил, ЧТО морской офицер не может сделать ничего, чтобы помешать этому. Плавучие тюрьмы управлялись частными компаниями, и морские пехотинцы просто обеспечивали порядок, не имея никакого контроля над администрацией.

Когда он выразил свои чувства по этому поводу, то получил строгое взыскание, и, поскольку он был всего лишь младшим офицером и никто выше его по рангу не принял его сторону, он больше ничего не смог сделать и, по правде говоря, стал безразличен. Когда Тенч забирал мужчин для работы на берегу, он проявлял доброту по отношению к ним. Он пытался проверять, чтобы охранники давали пищу заключенным в полном объеме, и, когда кого-то приводили к нему для наказания, он всегда был справедлив. Но Тенч знал, что этого недостаточно.

Корнуолльский диалект Мэри сломил его безразличие. Он провел детство в Пензансе и хранил приятные воспоминания о его жителях. Он почувствовал желание узнать побольше об этой женщине, прежде чем отпустить ее обратно в камеру. Понимая, что она, вероятно, поплатилась собственным обедом во время этой потасовки, Тенч высунулся из двери и приказал одному из моряков принести что-нибудь с камбуза.

— Меня высекут? — спросила Мэри, как только он снова захлопнул дверь. Она не слышала, что он сказал своим подчиненным, и предположила, что он послал одного из них за кем-то выше рангом.

— Нет, — сказал Тенч. — И на будущее я прикажу охранникам следить, чтобы еда раздавалась поровну.

— Раз уж вы проявили участие, нельзя ли увеличить пайки? — спросила она дерзко.

Тенч боролся с желанием рассмеяться. Эта женщина живо напомнила ему тех корнуолльских шахтеров, которых он знал, упрямых, жестких и бесстрашных. Он помнил из ее личного дела, что она напала на женщину, которую затем обокрала, и все же ее спокойные серые глаза вовсе не говорили о порочности ее натуры. И точно так же ее невинное лицо не соответствовало ее дерзким просьбам. «С этой женщиной нужно держать ухо востро, — подумал он. — Но она, безусловно, достойна восхищения».

Охранник внес тарелку с хлебом и сыром и сардины. Тенч придвинул еще один табурет к столу и велел Мэри есть.

Она уже так давно не видела сыра и сардин, что с трудом сдержала слезы. Мэри накинулась на еду, держа тарелку одной рукой, словно боялась, что Тенч может выхватить ее, пока она не закончит есть.

Тенч также налил ей немного рома и разбавил водой, взяв стакан этого неразбавленного напитка и себе. Наблюдая, как она склонилась над тарелкой, он увидел, что, хотя ее волосы кишели вшами, шея была очень чистой, что крайне удивительно для заключенной.

— Сейчас я пошлю за кем-то, чтобы тебя отвели обратно в камеру, — сказал он, когда она закончила.