Дауд снова принялся допрашивать ее.

— Это Богиня? — спрашивал он. — Что ты видишь? Говори, женщина! Говори…

Его речь неожиданно прервалась. После мгновенной тишины раздался такой пронзительный вопль тревоги, что видение круга и существа, с которым она его разделяла, исчезло. Она почувствовала, как хватка Дауда ослабла. Рука ее выскользнула, и она стала падать. Падая, она взмахнула руками, и скорее по счастливой случайности, чем умышленно, это движение отбросило ее набок, вдоль края колодца. Тут же ее тело стало сползать вниз, и она впилась пальцами в камни. Но они были отполированы миллионами ног, и ее тело заскользило к краю отверстия, словно глубины колодца настаивали на возвращении какого-то старого долга. Ноги ее молотили пустой воздух, бедра скользили по губам колодца, а пальцы судорожно искали опору, сколь угодно малую — имя, вырезанное на камне чуть-чуть поглубже, чем остальные, шип розы, застрявший между камней, — любую защиту против сил гравитации. В этот момент она услышала второй крик Дауда и, подняв глаза, увидела чудо.

Жучок не сумел убить Кезуар. Та перемена, которая начала охватывать ее плоть во время разговора с Даудом, теперь завершилась. Кожа ее окрасилась в цвет синего камня; ее лицо, недавно изуродованное, ярко сияло. Но все эти перемены казались пустяками по сравнению с дюжиной щупальцев, каждое длиной в несколько ярдов, которые выросли у нее из спины. Одно за другим они отталкивались от земли и несли ее тело в странном полете. Сила, которую она обрела в Бастионе, пылала внутри нее, и Дауду оставалось только пятиться к стене. Упав на колени, он готовился уползти прочь, проскользнув под спиралевидной юбкой щупальцев.

Юдит ощутила, что последняя опора уходит у нее из-под пальцев, и испустила крик о помощи.

— Сестра? — сказала Кезуар.

— Здесь, — завопила Юдит. — Быстрее!

В тот момент, когда Кезуар двинулась к колодцу (легчайшего колебания ее щупальцев было достаточно, чтобы привести тело в движение), Дауд решился на побег и нырнул под щупальца. Однако он не вполне удачно выбрал момент, и одно из них коснулось его плеча. В следующее мгновение оно закрутилось вокруг его шеи и швырнуло его в колодец. В этот миг правая рука Юдит потеряла опору и она заскользила вниз с последним отчаянным воплем. Однако Кезуар несла спасение так же быстро, как и гибель. Когда стены колодца уже готовы были сомкнуться вокруг Юдит, она почувствовала, как щупальца обвились вокруг ее запястья и сжали его мертвой хваткой. Под действием прикосновения в ее мускулах проснулись последние силы, и она ухватилась за щупальца. Кезуар вытянула ее из колодца и опустила на камни. Юдит перекатилась на спину, задыхаясь, словно спринтер, пересекший финишную ленточку, а щупальца Кезуар освободили ее тело.

Услышав доносившиеся из колодца мольбы уцепившегося за уступ Дауда, Юдит села. В его криках не было ничего такого, чего нельзя было бы ожидать от человека, который репетировал роль раба перед столькими поколениями. Он обещал Кезуар вечное повиновение и полное самоуничижение, если только она спасет его от этого ужаса. Не является ли милосердие драгоценнейшим камнем в небесном венце, рыдал он, и разве она не ангел во плоти?

— Нет, — сказала Кезуар. — Я не ангел. И не невеста Христа, если уж на то пошло.

Из глубины донесся новый цикл рассуждений и предложений: о том, кем она является и чем он может оказаться ей полезным, сейчас и во веки вечные. Нигде она не найдет более преданного слуги и смиренного приверженца. Что ей угодно? Отнять его мужское достоинство? С превеликой готовностью, он может кастрировать себя прямо сейчас. Стоит ей вымолвить одно лишь слово.

Если у Юдит и оставались какие-то сомнения по поводу масштабов силы, которую обрела Кезуар, то теперь они должны были рассеяться при виде нового ее проявления: Кезуар опустила щупальца в колодец и вытащила Дауда на поверхность. Когда он показался над колодцем, из него лило, как из дырявого ведра.

— Благодарю вас, тысяча благодарностей, спасибо…

Теперь Юдит заметила, что над ним нависла двойная угроза: ноги его болтались над пропастью, а щупальца обвились вокруг его горла с такой силой, что придушили бы его, не засунь он пальцы между петлей и шеей. Слезы лились у него по щекам с театральной избыточностью.

— Леди, — сказал он. — Как я могу приступить к искуплению своей вины?

Вместо ответа Кезуар задала вопрос.

— Как ты осмелился обмануть меня? — сказала она. — Ведь ты обычный мужчина. Что ты можешь знать о божественном?

Было заметно, что Дауд опасается ответить, не будучи уверенным, что скорее может привести к летальным последствиям — запирательство или правда.

— Говори правду, — посоветовала ему Юдит.

— Как-то раз я оказал услугу Незримому, — сказал он, — Он отыскал меня в пустыне и послал в Пятый Доминион.

— Зачем?

— У него там было дело.

— Какое дело?

Дауд снова заколебался. Слезы его высохли. Актерские придыхания исчезли из его голоса.

— Ему нужна была женщина из Пятого Доминиона, — сказал он, — чтобы выносить Ему сына.

— И ты нашел?

— Да. Ее звали Целестиной.

— И что с ней случилось?

— Я не знаю. Я исполнил то, о чем меня попросили, а после этого…

— Что с ней случилось? — повторила вопрос Кезуар с настойчивостью.

— Она умерла, — пустил Дауд пробный шар. Убедившись, что версия эта не подвергнута сомнению, он подхватил ее с новой убежденностью. — Да, так все оно и случилось. Она погибла. Думаю, во время родов. Понимаете ли, ее оплодотворил сам Хапексамендиос, и ее несчастное тело не вынесло такой ответственности.

Манера Дауда была слишком знакома Юдит, чтобы обмануть ее. Она знала ту звучность, которую он вкладывал в голос, когда лгал, и прекрасно различила ее сейчас. Он отлично знал, что Целестина жива. Однако его предыдущее признание о том, как он был сводником Хапексамендиоса, было лишено всякой напевности, что, судя по всему, указывало на его правдивость.

— А что случилось с ребенком? — спросила у него Кезуар. — Это был сын или дочь?

— Я не знаю, — ответил он. — Честное слово.

Еще одна ложь, на этот раз ее почувствовала и Кезуар. Она ослабила петлю, и он упал на несколько дюймов, испустив всхлип ужаса и в панике цепляясь за щупальца.

— Держите меня! Ради Бога, не дайте мне упасть!

— Так что насчет ребенка?

— Что я могу знать? — сказал он, и вновь по щекам его потекли слезы, на этот раз настоящие. — Я — ничто. Я — вестник в трагедии. Копьеносец.

— Сводник, — сказала она.

— Да, и это тоже. Я сводник! Но это ничего не значит, ничего! Скажи ей, Юдит! Я ведь из актерской братии! Обычный никудышный актеришко!

— Никудышный, говоришь?

— Никудышный!