«Страхом не пахнет. Пахнет проблемами», — голос сзади, чуть выше макушки. Фразы привычно рубленные, бесцветные.

— Ты одна? — Вася растерянно почесал нос.

Ребенок кивнул.

«Оставь».

Мужчина встал и осмотрелся. Девочка прижала к воротнику подбородок и пританцовывала на месте. Над головой жалобно трещали осины.

«Скоро будет темно. Она ж тут околеет».

— Замерзла поди? Ну пойдем ко мне в дом, там и печка натоплена, и горячего поедим.

«Зачем? Выйдет боком».

— Мне сестра говорит не ходить с незнакомцами.

— А где твоя сестра?

Девочка пожала плечами и опустила глаза.

«Наверное, в ближайшей деревне живет. Раз сама дошла, больше неоткуда».

Вася замер в нерешительности.

«Ну не силой же ее тащить»?

«На кой она тебе сдалась?»

«Замерзнет же».

«Тебе будто дело».

«Не по-людски».

«Нашел, кому говорить».

Ветер швырнул пригоршню белых хлопьев с новой силой. Те сразу таяли, едва касаясь земли и людей.

— От вас можно позвонить? — спросила девочка, шмыгая носом.

— Можно.

— Ну тогда пойдемте.

— Я Вася.

«Дурак».

— Катя, — она просунула холодную ручонку в его ладонь, и мужчина легонько дрогнул от прикосновения мягкой кожи.

Дома он первым делом сложил её вещи на печь: сушиться отправились белая шапка с помпоном, розовая куртка, невысокие ботиночки с носками и единственная варежка.

Вася принес полотенце, в которое Катю можно было бы завернуть полностью, чистое и хрустящее. Пока вытирал ей голову, руки и ноги, думал, какая же она хрупкая, кажется, сожми покрепче — и посыпятся фарфоровые осколки.

«А я ее своими лапами»…

Девочка походила на попавшего под дождь зайчонка, дрожащего всем телом. Даже пахла мокрой шерсткой.

— Давай покушаем тогда уж.

— Давайте сначала позвоним.

— Телефон заряжается. Ты покушай, обсохни, тогда и позвоним.

Катя на мгновение задумалась, потом кивнула. В ее животе одобряюще заурчало.

Она молча съела тарелку супа. Затем вторую. Тщательно промокнула корочкой хлеба последние капли.

— Сейчас чая попьём с малиновым вареньем. Сам ягоды собирал, — Вася почти ничего не съел, лишь хлопотал вокруг. — Любишь варенье?

— Конечно!

— А чай из блюдечка будешь?

— Это как? — Катя округлила глаза.

— Во дает, из блюдца чай не пила. Наливаешь и сёрбаешь, — Вася продемонстрировал. — Так вкуснее!

Она сёрбала так, что перекрывала вой ветра за окном. И с каждым разом норовила сделать громче предыдущего. А он не мог оторвать взгляда от русых волос, они прилипали к ее лбу, непослушно лезли в блюдце с чаем. Вася думал о ее коже, такой мягкой и раскрасневшейся от домашнего тепла.

— И правда вкуснее!

«Она совершенство».

«Раньше ты так только о козах говорил».

— Как ты заблудилась? — Вася подлил гостье новую порцию чая.

Катя поежилась, будто снова оказалась на улице.

— Я убежала.

— От мамы?

— Нет, мама спала. Она много спит, особенно когда выпьет свои лекарства, — девочка зачерпнула варенье большой ложкой. Запила чаем. — А вы тут один живете? Вам не страшно?

Вася помолчал немного.

— Страшно было, когда маменька умерла. А сейчас я не один, у меня козы. Они добрые. Никто не замечает, насколько добрые.

— Извините, я не знала, — Катя задумчиво уставилась на блюдце. — Машка пришла. Это сестра моя. Она когда пьяная…

Он заметил только сейчас. По детской коже рассыпались гроздья: синие и желтые, местами черные точки на шее и запястьях. Вася осторожно взял Катину руку в свою, задрал рукав легкой кофточки. Выцветшие следы боли тянулись до самого локтя, уходили выше, под ткань. Отдернулся, будто ударили его самого.

— Она хорошая, правда! — в детских глазах не читалось обиды. — Она мне кушать готовит и в школу отвозит. Только когда пьяная, любит меня меньше. Я тогда гулять ухожу на весь день. Сегодня вот, далеко зашла и заблудилась.

Вася больше не садился, кружил вокруг стола в раздумьях. Грудь распирало, но мужчина еще не понимал, что за чувство клокочет внутри, лишь сжимал и разжимал разом похолодевшие пальцы.

«Избавься от нее».

— Дядя Вася, может, телефон уже зарядился?

— Что? Да-да, сейчас проверю.

Он вышел в другую комнату. На улице окончательно стемнело, но Вася не стал зажигать свет, заметался в полумраке от стены до стены.

«Ее там обижают. Надо что-то делать».

«Избавься».

«Нет! А что, если она останется тут? Она ведь может остаться»?

От этой мысли в легких пропал воздух, а голова потяжелела. Мужчина ухватился за край комода, чтобы не упасть.

«У меня хозяйство, вдвоем прокормимся. Я буду заботиться о ней так, как никто не заботился! Я читать ей буду сказки, у меня ведь столько книг со сказками! А по теплу гулять будем в лесу, на речке купаться, ягоды собирать… Я ее варенье научу варить… И чай из блюдца»…

Он боялся дышать. Холодный пот щипал глаза, из носа текло по губам.

«От девчонки будут проблемы».

«Нам будет хорошо».

«Нет».

«Там ей плохо, а со мной будет хорошо. И козочки мои ее полюбят, и ты тоже полюбишь. Мы вместе будем о вас заботиться. Ведь можно так? Я позабочусь, вот увидишь, я»…

«Нельзя. Ее будут искать. И найдут. Здесь. С тобой. Тебе не забудут. Тебя не простят. Ее заберут», — слова, тяжелые как обух топора, бились в темечко, отдавались болью в черепе.

Вася трясся и рыдал, но стиснутые зубы не пропустили ни звука.

«Это люди. Спасая их, подставишь себя. Они не знают благодарности».

«Что мне делать? Я не хочу, чтобы с ней вот так…»

Несколько мгновений мужчина слышал лишь свое тяжелое дыхание.

«Есть вариант».

Вася замер. Он уже слышал эту фразу. Догадался.

«Всем на нее плевать. А ты не можешь помочь. Подумай, что ее ждет. В этой деревне. В этой глуши. Сегодня она наткнулась на твою хибару. А завтра замерзнет насмерть. Тебе ее не спасти. Я могу».

Мужчина обхватил голову руками. Хотелось кричать во весь голос.

«Больше не будет боли. Страданий. И никто не узнает».

Перед закрытыми глазами разрывались цветные вспышки.

«Отдай ее мне».

* * *

— Сюда смотри, урод! Видишь, что это? Что это, я тебя спрашиваю? — Макс тряс детской рукавичкой перед связанным.

Вася с трудом разлепил единственный уцелевший глаз. Дышать удавалось через раз: в горле пересохло, а ребра разрывались болью. Кровь на лице медленно застывала, словно карнавальную маску раздавили каблуком, а затем приклеили осколки к безобразной физиономии.

— Знаешь, скотина. Ментам ты, может, и втёр какую-то дичь, но от нас так просто не избавишься.

— Я ничего… Ничего ей не сделал. Я ее не трогал… — в который раз, разбитыми губами, слова вперемешку со вкусом металла.

— Заткнись, мразь! Мы знаем, что ты сделал. Знаем!

— Да пускай расскажет, я хочу это