почвой для пробивающихся ростков счастья. Значит, мне следует верить в моих персонажей. Я должен себя убедить, что за внешней обыкновенностью скрываются волнующие пороки и неожиданные события, придающие жизни остроту. И хотя вначале я заявлял, что «любая жизнь интересна», надеялся я немного на другое; впрочем, должны же существовать читатель и читательница, которых привлечет изучение зевающего парижского подростка 2005 года рождения. Да, не всякий издатель этим соблазнится, но недаром же говорят, что любая книга находит своего читателя.

* * *

Конечно, я мог бы отступить от реальности; нетрудно ведь добавить в текст какие-нибудь перипетии или утонченные неврозы. Разве в «Обещании на рассвете» Ромена Гари представлен точный портрет его матери? Может, автор все же несколько преувеличил, описывая ее всегдашнюю безбрежную любовь к сыну? Эта безумная страсть, это стремление возносить его выше звезд делают образ женщины величественным и глубоко романтическим. Пожалуй, ни один сочинитель автобиографии не избегает соблазна хоть немного дать волю воображению.

* * *

Неужели Жереми угадал мои сомнения? Я все еще был во власти тревожных мыслей, когда он вдруг выпрямился на стуле. Так он выглядел совсем иначе, даже взгляд стал куда живее.

– Классно, у нас есть официальный биограф.

– Спасибо, – ответил я, не зная, впрочем, комплимент это или просто констатация факта.

– Только лучше бы это была Амели Нотомб.

В ответ на его выходку я улыбнулся – с деланой непринужденностью. Вообще-то, момент был скорее позитивный; передо мной сидел представитель вымирающего вида – подросток, кое-что знающий о литературе. Откровенно говоря, по собственной инициативе он нарушил молчание единственный раз за весь вечер. Но не следует ждать большего, одна реплика за ужин – это уже немало.

Нельзя сказать, что Жереми не хватало поощрения. Валери всячески побуждала сына высказываться. Наконец он пробормотал: как жаль, что его имя не упоминается в «Википедии», тогда не нужно было бы представляться (попытка сострить, не слишком удачная, поскольку эти слова он процедил сквозь зубы). Раздавленный материнским упорством, он выдохнул, словно в предсмертном усилии, что его любимый цвет синий. Я, в свою очередь, решил пошутить, заявив, что его цветовые предпочтения сыграют решающую роль в моем романе. Но растопить лед этой шутке не удалось. Ладно, ничего страшного, – возможно, со временем мои новые персонажи приблизятся ко мне, подобно Мадлен и Патрику. По правде сказать, такое со мной случается. Я, бывает, выдумываю мужчин и женщин, которые ну никак не хотят действовать. Приходится подчиняться их воле. Или тому, что можно назвать дурным расположением духа моего воображения.

12

Интересно, как прошел бы этот ужин, не будь за столом меня? Догадаться нетрудно: достаточно взглянуть на возвышающийся в гостиной огромный телевизор. Я проник в усталую семью, давно втянувшуюся в привычную рутину, в группу пассажиров совместной жизни, которые соприкасаются, но не встречаются друг с другом. Квартирная трагедия, пусть банальная, но от этого не менее болезненная. Может, в основе всякой жизни лежит некий механизм, вырабатывающий утомление и скуку? Я пытался представить себе Валери и Патрика влюбленными – как они занимаются любовью, путешествуют и мечтают о будущем, увидеть их счастливыми родителями двух веселых малышей. Куда делись все эти образы? Я мог бы написать об этом мире, погребенном под тяжестью лет. Под чертами настоящего я всегда вижу прошлое; во взрослом – ребенка, в тенях скучающих пар – сияние прежней страсти. Эти люди, несмотря на сдержанный прием, меня трогали, я чувствовал их хрупкость, она была сродни тому, что мог бы ощущать и я сам. В оцепенении выдохшейся повседневности мы были едины.

Валери пригласила меня, чтобы облегчить материнскую нагрузку, но вдобавок она, наверно, еще рассчитывала на то, что мое присутствие вдохнет в семью новую энергию. Я думал, что они оценят забавную сторону ситуации. Ничего подобного: я оставался для них чужаком. Я чувствовал, что Валери с трудом скрывает разочарование. Сын не принял ее правил игры. Про дочку с самого начала было известно, что с ней ничего не получится. Когда я только пришел, Валери шепнула мне: «Лола… кошмарный возраст. С ней больше ни о чем невозможно говорить». Не скажу, что со мной Лола держалась вызывающе, нет, она просто была равнодушна. На ее лице читалось горячее желание оказаться подальше отсюда. Она одновременно присутствовала и не присутствовала, так что мне казалось: передо мной «Белый квадрат на белом фоне» Малевича.

Лола училась в предпоследнем классе и не знала, что хочет делать после школы. По словам матери, дочку это беспокоило. В первый вечер она отказалась что-либо рассказывать, заявив: «Я не хочу, чтобы вы обо мне писали. Это мое право». У меня немедленно возникло желание докопаться до сути. За ужином я несколько раз пробовал наблюдать за ней, но никакого мнения так и не составил. Она могла быть грустной, самой что ни на есть обыкновенной, внутренне сильной, втайне восторженной, пресыщенной, мечтательной, меланхолической, честолюбивой, креативной… какой угодно! Может, она и сама себя не знала. В ее возрасте судьба часто представляется черновиком. За ужином она несколько раз бросала на меня довольно суровые взгляды («Это еще кто такой?»), но иногда слегка смягчалась («Ну что за наказание эта его дурацкая идея!»). Мне же по большому счету было интересно узнать, что она собой представляет и как ее образ разовьется в книге; меня не смущало, что она может появиться только в сорок пятой или сто четырнадцатой главе. Она очень подходила для середины романа: именно такой персонаж нужен для нового поворота сюжета.

13

От этого ужина я ожидал большего, но, с другой стороны, нельзя же рассчитывать на то, что каждая секунда, проведенная в обществе персонажей, послужит пищей для жадного зверя воображения. Мой проект должен быть максимально приближен к реальности, а реальность содержит в себе и молчание, и моменты далеко не совершенные. Если позже какие-то ответвления покажутся мне слишком слабыми, я ведь могу их и отрезать. Кто поверит рассказу о жизни, постоянно наполненной захватывающими событиями? Чаще всего центр нашего существования составляет скука, а уж всякие перипетии мы добавляем сами. Стало быть, мне следует удовлетвориться тем, что есть, и считать начало многообещающим. Эту идею обещания я счел очень привлекательной.

В завершение ужина Валери предложила мне встретиться завтра в обеденный перерыв с ней одной. Так ей будет удобнее со мной говорить. Она была права, а я не додумал простую вещь: бессмысленно собирать вместе всех героев будущей книги, поодиночке они будут высказываться свободнее. Как в полиции, где сообщников допрашивают по отдельности, чтобы они не влияли друг