ни орёл, ни истребитель

   Высот таких не достигал.

   Там в облаках вершины тонут,

   Там вой Сибилл, там духи стонут,

   Там старцев древней старины,

   На скалах, выбиты законы.

   И лишь один столетний ворон

   Знаком с историей страны.

   Он зорко зрит блестящим оком

   За суетой подножья скал.

   Давно он силу растерял,

   И всё как-будто ненароком.

   Полёты все теперь во сне,

   Но много рассказал он мне.

   Ничто не пропадает даром.

   И вместо силы дивных крыл,

   Ему Создатель подарил

   Другую силу. Это Мудрость -

   Возможность видеть суть вещей,

   Поступков странных,

   Сути дружбы и чар любви

   Среди людей.

   Я вас с собою позвала,

   Но Ворон мой о том не знает.

   Под мантией сидите тихо,

   Он откровенье начинает.

   ***

   "То было много лет назад.

   На месте скал был пышный сад

   С лужайками, густой травой…

   Шмелей и пчёл огромный рой

   Нисколько птицам не мешал.

   Он лишь нектары собирал.

   И каждый летчик в рое том,

   Знал место, труд свой, и свой дом.

   Сочились медом все стволы -

   От сердцевины до коры.

   Тем мёдом был пропитан сад -

   Был сладок фруктов аромат.

   Всё шло вот так из века в век,

   Но вот явился Человек.

   В начале что-то всё искал,

   Всё восторгался и вздыхал,

   Затем, плоды, вкушая сада,

   Их многократно изучал.

   Однажды в полдень, в летний зной,

   Уснул под яблоней одной.

   Во сне увидел сон такой:

   Табун идёт на водопой -

   И весь из белых кобылиц.

   A он как сильный жеребец,

   Забыв себя – как под откос…

   Вдруг перед ним, как в землю врос,

   Забор высокий на пути:

   "Не перепрыгнуть! Обойти?".

   Он удивился. Ахнул: «Ах»!

   Тын разрастался на глазах -

   И в ширь, и к небу в высоту -

   Уже не видно на версту.

   Но видит парень в щель забора:

   Поднялись кобылицы в гору.

   А на горе, как будто вход

   И надпись: «Здесь конезавод».

   И жеребец, что было сил,

   Решил пробить собою тын.

   Он – вдарил с силой, лбом в забор,

   Потом – другой. Тут струйкой кровь

   Со лба закапала на нос.

   В мгновенье кто-то сон унес.

   Проснулся на земле сырой,

   И бьёт о корни головой.

   Открыл глаза, но проглядел,

   Как с ветки яблоньки слетел,

   Такой увесистый (ведь мёд)

   "Бам-с", – по макушке вдарил плод.

   Да видно не туда попал.

   С тех пор наш парень всё искал,

   Чего не сыщешь на Земле,

   А видел если, то во сне.

   Законов, множество, природы -

   Спасибо яблоку – открыл:

   Законы Мира, Небосвода,

   И много-много разных сил.

   Спилил деревья на бумагу.

   Всех птиц на перья перевел.

   Шмели и пчёлы сдохли сразу,

   И перестал сочиться ствол.

   Нет нынче сладких сочных фруктов,

   А чтобы как-то возместить,

   Теперь аграрии, продукты

   Умеют из дерьма лепить.

   Хоть аромат уже не тот -

   Зато размером – с огород.

   Всё, что осталося от пчёл,

   Он всё на счётах перечёл.

   Дома их все разворошили, чтоб изучить,

   И разозлили тех пчёлок так,

   Что, где там – мёд?

   Стал вместо сада огород.

   И с огородом проживём,

   До той поры, пока что в нём

   Не станут почву изучать,

   Поскольку могут заскучать

   Учёной степени мужи

   (И бабы тоже хороши).

   ***

   Стал камнем тот прекрасный сад.

   Земля фурункулом извергла

   Его из раны, чтобы чистой

   Осталась по краям земля.

   Но к саду привязался я.

   С ним вместе рос, летал, умнел,

   Состарился и поседел.

   Давно уже моё крыло,

   Не помнит воздуха стихии.

   Но здесь, на это высоте,

   Я вспоминаю дни былые.

   Отсюда видно всё вокруг.

   Сибиллы с духами – мой круг.

   Но взор остёр, и вижу я

   Работу, даже муравья.

   С них больше пользы для Земли,

   Чем с тех, кто строит корабли.

   Учёный знаменитым стал.

   Всё "камень волшебства" искал.

   Так заморочен был идеей,

   Что не увидел целых скал.

   Пускай, я средь пернатых – дед,

   Я людям не даю советов,

   Но знайте: в суете-сует

   Вы проведете сотни лет".

   ***

   Истошно крикнула Сибилла,

   Дух гор ей что-то простонал.

– Прощай, – сказал мне Ворон тихо, -

   Всё на сегодня. Я устал.

– Благодарю Вас, мудрый Ворон.

   Я поклонилась. Он пропал.

   ***

   Я не берусь судить Науку.

   Я просто слушатель, как Вы.

   Но, думаю, с таких учёных,

   Спрос будет больше, чем с толпы.

Костёр

   Трещал огонь, съедая жаром сучья.

   Летели искры, пепелом – зола,

   Текло лицо, воняли плотью кости,

   Но вечная душа была жива.

   Не крик, не вопль, а весть освобожденья

   От плоти и от тьмы, и от тюрьмы.

– Какая женщина, – шушукались в совете.

– Кто же донес?

– Не знаем. Но не мы.

   То утро было хмурым и печальным.

   Крик ворона, меж посвиста пичуг.

   Трепались, как знамена на флагштоке,

   Рекламные растяжки: «Всем свой срок!

   Вы все там будете. Лишь с тем различьем:

   С наличностью кто, кто с безналичьем.

   И всем заступницей, вам выступит душа.

   А что за нею? Грош иль ни шиша?

   Пока не поздно, прямо спозаранку,

   Ждем вас в лицензионном банке.

   Пусть будет грош, иначе – ни шиша.

   Кому нужна душа, что без гроша?».

   Высок костер. Высок и сам помост.

   Подняться выше – только выше звезд.

   И полетела ввысь. Остался крик.

   Палач был не жесток, но в суть проник.

   Он денег не просил, и мог бы сам

   Помочь уйти лазоревым глазам,

   Что с Солнцем говорили на Рассвете,

   Тем, что смотрели в мир как дети,

   Читали Звезды, верили Весне,

   Летать могли при пахотной Луне.

– Заплатят за бессмертие души, -

   Он передал.

– Души не дам. Верши.

   Мне все перенести достанет сил.

– Храни вас Бог!

   Звон стали известил, что на порог,

   Ступила падшей грешницы нога.

   Крестился всяк, кто сам вкусил греха.

   Молился за себя, не за нее.

   У каждого, свое житье – бытьё.

   Стонал огонь, ныл, плакал, завывал.

   Крик жизни стих, а пепел догорал.

   ***

   Черна смола от углей бересты.

   На пепелище, после праздной суеты,

   Нет никого. Поземка лишь да сор,

   Что нанесло с угла, где мусорный котел.

   Вот тонкий столб стоит, замотанный в тряпье.

   Что это – чучело? Оно давно сгорело.

   Тут ветер налетел, и оказалось, что,

   То не столб – в тряпье. А человек… и –

   Женщина – Дочь той, что догорела.

   Стояла словно идол–истукан.

   Потом